– До сих пор не могу поверить, что вы меня предали, Анита.
– Вы не оставили мне выбора.
– Вы, в самом деле, предпочли бы видеть меня мертвым, чем получить четвертую метку?
– Да.
И тут он шепнул:
– Анита, представление начинается!
Свет погас. Из оказавшейся вдруг в темноте публики послышались испуганные крики. Занавес поехал в стороны, и вдруг я оказалась на краю прожекторного пятна. Свет был как звезда в темноте. Мне пришлось признать, что мое простецкий свитер не соответствовал антуражу.
Жан-Клод встал одним текучим движением. Сорвав с себя шляпу, он отвесил низкий размашистый поклон.
– Леди и джентльмены, сегодня вы увидите великую битву. – Он медленно пошел вниз по ступеням. Прожектор шел за ним. Он по-прежнему держал шляпу в руке, подчеркивая ею свои слова. – Битву за душу этого города.
Он остановился, и прожектор стал шире, выхватив из тьмы двух вампирш рядом с ним, одетых в широкие платья двадцатых годов – синее и красное. Они сверкнули клыками, и в публике раздались ахи и охи.
– Сегодня вы увидите вампиров, вервольфов, богов и дьяволов. – Каждое слово он наполнял особым смыслом. Когда он сказал “вампиров”, у меня по шее пробежали мурашки. Слово “вервольфов” полоснуло из темноты, и в толпе раздались вскрики. “Богов” пробежало по коже. “Дьяволов” прозвучало горячим ветром, обжигающим лицо.
Тьму заполнили судорожные вздоху и подавленные вскрики.
– Что-то из этого будет настоящим, что-то – иллюзией. Что есть что – решать вам.
Слово “иллюзия” отозвалось в мозгу, как видение в стекле, повторяющееся снова и снова. Последний звук замер вдали шепотом, который прозвучал как совсем иное слово. “Настоящее”, – шепнул голос.
– В этот Хэллоуин монстры города схватятся за власть над ним. Если победим мы, все будет мирно, как было прежде. Если победят наши враги…
И второй прожектор выхватил из тьмы вершину другого помоста. Там не было трона. Там стоял Оливер и ламия во всей ее змеиной красе. На Оливере был мешковатый белый спортивный костюм в крупный горошек. На его белом лице была печальная улыбка. Из запавшего глаза упала блестящая слеза. А на голове у него была остроконечная шапочка с помпоном.
Клоун? Он решил предстать клоуном? Этого я не могла бы себе представить. Зато ламия впечатляла – ее полосатые кольца обвивались вокруг него, и рука в перчатке касалась ее обнаженных грудей.
– Если победят наши враги, завтра ночью город ждет кровавая баня, которой не видел ни один город в мире. Они будут пировать на плоти и крови города, пока не останется в нем ни крови, ни жизни. – Он остановился на полпути вниз и начал подниматься вверх. – Мы сражаемся за ваши жизни, за самые души ваши. Молитесь о нашей победе, милые мои люди, крепко, крепко молитесь.
Он сел на трон. Один из волков положил лапу ему на колени, и Жан-Клод с отсутствующим видом потрепал его по голове.
– Ко всем людям приходит смерть, – сказал Оливер.
Прожектор медленно погас на лице Жан-Клода, и единственным пятном света остался на Оливере. Символизм в лучшем виде.
– И все вы когда-нибудь умрете. Быстро – от несчастного случая, или медленно – от долгой болезни. Боль и агония ждут каждого из вас.
Публика беспокойно зашевелилась.
– Вы защитили меня от его голоса? – спросила я.
– Вас защищают метки, – ответил Жан-Клод.
– А что чувствует публика?
– Резкую боль в сердце. Старение своего тела. Резкий ужас при воспоминании о несчастных случаях.
Воздух наполнили вздохи, вскрики, вопли – это слова Оливера дошли до каждого и заставили его вспоминать о том, что он смертен.
Это было мерзко. Кто-то, помнящий миллион лет, напоминал людям о том, как хрупка жизнь.
– Если вам предстоит умереть, не лучше ли умереть в наших радостных объятиях? – По ступеням помоста ползала ламия, показывая себя всей публике. – Она возьмет вас нежно, о, как нежно и ласково в эту темную ночь! Мы превращаем смерть в праздник, в радостный переход. Не надо мучительных сомнений! И в конце своем вы возжелаете, чтобы руки ее легли на вас. Она даст вам радость, которая никогда не снилась смертному. И разве дорого заплатить за это смертью, если вам все равно умирать? Не лучше ли умереть, ощущая на коже наши губы, а не острый маятник времени?
Раздались крики “Да!”, “Скорей!”, и их было немало.
– Остановите его! – сказала я.
– Это его минута, ma petite. Я не могу его остановить.
– Друзья мои, я предлагаю вам воплотить в наших объятиях самые черные ваши мечты! Придите к нам!
Темнота зашелестела движением, и вспыхнул свет. Люди лезли на ограждение, они стремились обнять смерть.
И все они застыли в свете и глядели взглядом лунатиков, разбуженных на ходу. У некоторых был озадаченный вид, но человек у самых перил чуть не плакал, будто у него грубо вырвали какое-то яркое видение. Он рухнул на колени, плечи его затряслись, и он зарыдал. Что увидел он в словах Оливера? Что он почувствовал в воздухе? Сохрани нас Боже от этого.
Во вновь загоревшемся свете я увидела, что внесли внутрь, пока мы ждали за занавесом. Это было что-то вроде мраморного алтаря и ведущих у нему ступеней. Он стоял между двумя помостами, ожидая… чего? Я повернулась к Жан-Клоду, но уже что-то происходило на арене.
Рашида отошла от помостов, приблизившись к ограждению и к публике. Стивен, одетый во что-то вроде купального костюма из ремней, подошел крадучись к другой стороне ограждения. Его почти обнаженное тело было таким же гладким, без шрамов, как у Рашиды. “Мы быстро исцеляемся”, – сказала она.
– Леди и джентльмены, мы даем вам несколько минут, чтобы оправиться от первого потока волшебства этого вечера. Потом мы вам покажем кое-какие из наших секретов.
Толпа разошлась по местам. Служитель помог вернуться на место плачущему мужчине. На зал упала тишина. Никогда я не видела такой безмолвной толпы. Слышно было бы, как муха пролетит.
– Вампиры могут призывать зверей себе на помощь. Мой зверь – волк.
Он обошел вершину помоста, демонстрируя своих волков. Я стояла в луче прожектора и не знала, что делать. Я не была в фокусе – просто была видимой.
– Но я могу призвать и волчьих кузенов-людей.
Он сделал широкий жест рукой, и возникла музыка, сперва тихо, но тут же стала нарастать сверкающим крещендо.
Стивен упал на колени. Я обернулась – Рашида тоже упала на землю. Они меняли форму прямо на глазах у публики. Никогда я не видела раньше, как перекидывается оборотень. Должна признать, что испытывала… да, любопытство.