– Тана! Меня слушай! Внимательно. Как хочешь, но восстанови связь. Рамон должен покинуть челнок. И пусть болтается в «открытке», пока я не уловлю его тело, – не дожидаясь ответа, Гент включил блокировку кабины.
– Куда? Без страховочного скафа? Как же это? Ведь нельзя же! – закричал пан Пулавский и, озираясь по сторонам, вдруг испуганно всплеснул руками: – Да что же вы все стоите? Сейчас откроется стартовая зона! Кто вообще разрешил находиться? Прочь! Бегом! Бегом приказываю!
Арсений и за ним остальные бросились из отсека вон, будто смущенное стадо носорогов через колючие заросли. Мадянову оттоптали ногу, он сам налетел, кажется, на Кэти Мелоун, чуть не растянулся на полу во весь рост. За его спиной с резким свистом свернулась плексоморфная дверь. Еще бы чуть-чуть и… интересно, кого бы выбрал тогда Гент: спасать зазевавшегося в зоне разгерметизации соседа или все же лететь на помощь Эстремадуре? Вопрос чисто гипотетический, и не дай-то Бог Арсению проверить ответ на деле.
– Доктор, вам надо пойти со мной, – кто-то взял Мадянова за рукав и потянул в сторону. – Если нужно убедить Рамона, вряд ли я смогу лучше вас.
Его увлекала за собой Тана, а пан Пулавский в это время делал единственно разумную вещь – кипящей солдатской бранью, перемежавшейся солеными польскими словечками, увещевал присутствующих разойтись. И все равно у миляги-интенданта выходила добродушной даже ругань, и все равно встревоженные гражданские, даже доктор Го, против обыкновения взволнованный, разойтись категорически отказывались. Пока не грянул гром с небес в переносном, конечно, смысле. Казалось, заговорила каждая отдельная частичка гипергласовых прозрачных стен, преобразовавшись в трансляционные мембраны. И заговорила голосом Верховного Командора:
– Немедленно прекратить бардак! Пулавский, за нарушение дисциплины ответите! Остальных тоже касается! Монтана – вернуться за вспомогательный штурманский пульт!
И надо ли упоминать, что несознательные корабельные постояльцы перепуганными нимфами бросились кто куда. То есть дружно перестали пререкаться с паном интендантом и поспешили традиционно дожидаться хороших или дурных вестей в столовую. Арсений все еще был в распоряжении навигатора-протектора.
– Скажите честно, сможете его уговорить? – спросила Тана, усаживаясь тем временем в командное кресло. – Рамон – такой паникер…. Только бы выжил! – и ее красивое личико скривилось. Однако девушка не заплакала.
– Уговорить его – пара пустяков. Это честно. Всего лишь нужно обращаться спокойно и в форме приказа. Одно то, что помощь к нему спешит, должно настроить сеньора Рамона на послушный и подчиненный лад.
Главное теперь, чтобы он находился в сознании. Иначе, как вы и сами понимаете, Тана, мне некого будет увещевать!
Эстремадура находился в сознании, хотя и не в своем уме. Бортовая связь челнока оказалась сожженной начисто, как и гравитационный двигатель, зато работал индивидуальный передатчик на страховочном скафе и уцелело отчасти дистанционное управление. Плохо было лишь то, что теперь хвост кометы увлекал ремонтный бот за собой.
– Сеньор Рамон! Немедленно покиньте кабину при помощи пневмокатапульты! Навигатор задаст курс! Голограмма – «восклицательный знак в сплошном красном круге»! Нажать дважды! И дожидайтесь высланного за вами спасателя! – не теряя времени даром, скомандовал Арсений инструкции в предоставленное ему переговорное устройство. Информацию для Эстремадуры он сообщал как можно более кратко, но и наиболее содержательно.
– Э-э-э! А-а-а! Э-э-эх! – прозвучало в ответ, и в мембране хлюпнуло. Потом донеслось явно молитвенное песнопение.
Все же на панораме было видно – Эстремадура выполнил команду. В пространстве теперь болталось тело. Удачно приданное Таной ускорение катапульты относило звездочета прочь от опасного шлейфа. Сеньор Рамон, как если бы был тонущей в океане марионеткой, плавно без устали загребал руками и ногами, что, впрочем, мало могло ему помочь.
Тем временем второй ремонтный бот летел звездочету во спасение. По крайней мере, на это только доктор Мадянов и надеялся.
– Не понимаю, как Антоний это сделает? – словно разделяя опасения доктора, нервно дернула плечиком Тана.
Пока челнок несся за игрушечной в своем одиночестве фигуркой сеньора Рамона, доктор успел выслушать коротенькую лекцию о сути тревог навигатора Закериди. У ремонтного бота хотя и приличная стартовая скорость и высококлассный пилот на борту, но этого счастливого сочетания обстоятельств отнюдь недостаточно! «Пересмешник» сейчас почти вровень с точкой возврата, значит, скоро по заданной траектории уйдет прочь. И догнать его не в состоянии будет даже самый расчудесный асс!
– Если Антоний шел на риск, значит, он знал, что делал! – попытался Арсений внести пусть жалкую, но все-таки позитивную ноту в общий печально-растерянный настрой.
Тана ему ничего не ответила. Да и что она могла сказать? Если бы знала, так разве стала бы спрашивать сама? Тем временем, кажется, ни на миг не сбросив запредельной скорости, на какой-то неслыханной и невиданной сюрреалистической петле Антоний подхватил дергающееся тело астрофизика, манипуляторы тут же втянулись обратно в рабочий отсек. Теперь в продолжение возвратного полета Эстремадура не покинет узкое, как скудный гроб, вспомогательное помещение у днища, зато, по крайней мере, он находился в относительной безопасности. Дело было за вторым пилотом Галеоном Антонием, вернее, за его нечеловеческим искусством.
– Не может быть! – выдохнула Тана и внезапно засмеялась. – Он использует пушку! Он или гений, или сумасшедший! Если дальше так пойдет, пожалуй, что и нагонит «Пересмешник».
Арсений не понял ни слова, но ему поспешно объяснили. Как и на всяком судне, имеющем запас свободного хода, малом ли, большом ли, без разницы, на крошке-челноке была установлена, пускай слабомощная, но самая настоящая плазменная пушка. На крайний случай и вообще. Ее-то и употребил в дело Гент, странным, необыкновенным, но очень действенным способом. Ловко маневрируя при помощи выброса термоплазменной энергии в нужном направлении, он сумел набрать достаточную скорость. Заведомо невозможное, гиблое предприятие, но каким-то чудом ему удалось.
Вскоре на борту встречали победителя. И пострадавшего тоже. Сеньор Рамон уже не пел псалмы, пришел в себя и громко стонал – при взрыве он повредил плечо и сломал ключицу. Отсюда его бестолковые дергания в пространстве – астрофизику просто было больно. Арсений немедленно забрал его в больничный блок. Пусть полежит, бедняга, свидание его прошло наполовину удачно – вожделенных контейнеров с образцами своей возлюбленной он лишился, судя по всему, безвозвратно. Зато сохранил собственную, для многих ценную жизнь. Что же, для Эстремадуры завершилось его мучительно-нескончаемое ceterum censeo…, хотя новый, ускользнувший в пустоту Карфаген не был им захвачен и разрушен.
Когда доктор шел по коридору обратно, усталый и задерганный донельзя, Эстремадура к этому времени уже почивал в обезболивающем волновом сне, – он сослепу, после утомительных трудов и выматывающих переживаний последних часов, случайно свернул не туда. И ткнулся лбом в полуразвернутую дверь личного командного кабинета-отсека Хансена. Приглушенно тускло, как через упругую вату, звучали два голоса, кто-то уходил, кто-то прощался вслед из темноты. Арсений опознал старого пирата Юла и соседа своего Антония и поспешил прочь, подслушивать под чужими дверями нехорошо. Но все же поспешно и застенчиво отступая, он уловил фразу, сказанную Командором уже, видимо, вслед уходящему Генту. Сказанную нарочно тихо, лишь обостренному от неловкости и двусмысленности положения слуху доктора она показалась резкой и ясной, так прозвучало: