Русский бес.
Не знаю, с чем это связано, однако русский бес почему-то всегда мелкий. Первым об этом проговорился, ясное дело, Пушкин. От лица Мефистофеля: «Я мелким бесом увивался…» Но пушкинский Мефистофель ещё не совсем обрусел, он – немец. Романтический дьявол. У него плащ, шпага, берет с петушиным пером. Не лебезит, не порет чушь, в опере поёт басом. Хотя нет, виноват, это уже не пушкинский, это гётевский Мефистофель. И булгаковский Воланд – немец. Он сам в этом признаётся.
Не наше это всё, иноземное.
А настоящий русский бес, как мне кажется, возник лишь под пером Гоголя и долгое время прикидывался ничтожным чиновником, покамест не был нечаянно разоблачён Михаилом Чеховым. Когда тот впервые сыграл Хлестакова, публике померещился на подмостках чёрт: ворвался, обморочил, заболтал всех до одури – и сгинул. Причина проста. Михаил Чехов работал над ролью строго по Гоголю, без обычной актёрской отсебятины. Хлестаков и сам не знает, что скажет в следующий миг. Услышал – ответил – забыл.
Чувствуете, куда я клоню?
Раньше я думал: бес.
Теперь думаю: бот.
Бес – бот.
Бот – бес.
Недотыкомка.
А знаете, что в русской литературе есть ещё два персонажа, чья речь – точное подобие речи Хлестакова? Дробят языком, сыплют словами, не задумываясь о смысле. А в результате околдовывают людей и, что хотят с ними, то творят. Два пустозвона, два болтуна.
Не догадались ещё, кто такие?
Первый, разумеется, Петруша Верховенский из романа Достоевского (а роман-то, кстати, называется «Бесы»). Второй – Коровьев-Фагот из «Мастера и Маргариты». И тоже, между прочим, бес. И тоже мелкий – сравнительно с мессиром.
Правда, в отличие от Хлестакова эти двое не совсем искренни. Оба слегка прикидываются. И даже не слегка. Верховенский – тот открыто заявляет: «Но так как этот дар бездарности у меня уже есть натуральный, так почему мне им не воспользоваться искусственно? Я и пользуюсь».
И чем же он вам после такого признания не бот?
И чем я сам теперь отличаюсь от этих трёх инфернальных персонажей? Наличием коробочки на поясе? Или количеством и частотой произносимых слов? Ну так это регулируется.
Я одержим ботом, как иные одержимы бесом.
О эта притягательная сила бездарности и бесстыдства! Как она стремительно возносит нас на вершину жизни, как неудержимо толкает вверх по карьерной лестнице!
Странно. Не верю ни в сон, ни в чох, ни в вороний грай, а сам, между тем, рассуждаю о сатанинской сущности бота.
И всё-таки как это ему удаётся?
В пору моего студенчества большой популярностью пользовалась такая игра: одного из компании выставляли за дверь, сказав, что, пока он там будет стоять и не подслушивать, мы ознакомимся с некой историей, которую ему по возвращении в комнату придётся восстановить, задавая по очереди каждому из нас простые вопросы. Возможные ответы: «да», «нет», «не имеет значения».
Разумеется, никакой истории не было в природе, а сама игра представляла собой тайное издевательство над тем, кого выставили за дверь. Если вопрос оканчивался на гласную, следовало отвечать «да», если на согласную – «нет», на мягкий знак – «не знаю» или «не имеет значения».
Иными словами, задающий вопросы, по сути, придумывал историю сам и забредал чёрт знает куда, ведомый своим злокачественным воображением.
Удивительнейшая порой складывалась похабель.
Смеяться уставали.
Правда, каждый раз требовалась новая жертва. Дважды не обманешь.
Собственно, я это к чему?
Да к тому, что бот выкидывает ответы примерно по тому же принципу, а окружающие в меру своей испорченности творят истории, творят кумира и ещё бот знает что творят. Хотя даже бот не знает.
За него, как видим, думает социум.
Впрочем, помню случай, когда нам, студентикам, повеселиться так и не удалось. Выставленный за дверь отличник, вернувшись, спросил:
– Это трагедия?
– Да.
– Это трагедия Шекспира?
– Да.
– Это «Ромео и Джульетта»?
Мы ошалело переглянулись. Да. А что ещё отвечать? Отличник пожал плечами и негодующе осведомился, в чём прикол.
Но отличники – они ж сами отчасти боты. А некоторые теперь даже и не отчасти.
Через пару дней секретарша-референт Лера вынула меня из бледной сирени и сказала, что ко мне товарищ из милиции. Ага, подумал я, кажется, нашёлся наш камикадзе из «десятки» цвета маренго. Бедняга. До суда точно не доживёт.
– Пусть войдёт.
Вошёл некто незнакомый. Тот, что посетил меня в палате, был маленький, плотный. А этот – длинный, жилистый, с тяжёлой челюстью.
– Здравствуйте, – приветствовал вошедшего бот. – Садитесь. Слушаю вас.
Верзила сел. Представился и был внесён в распознавалку.
– Леонид Игнатьевич, – сказал он. – Скажите, не знаком ли вам такой Олжас Умерович Курбангельдыев?
На долю секунды я оцепенел, потом сунул руку в правый боковой карман пиджака, где лежали чётки, и на всякий случай отключился.
– Олжас Умерович?..
– Курбангельдыев.
– Это…
– Оператор фирмы «Ауто-семьсот». Филиал у них находился в больничном комплексе. Вторая хирургия…
– Да, я заходил туда пару раз, но… Откуда вы…
Товарищ из милиции открыл папку и достал мою визитную карточку.
Всё правильно. В тот день меня расковывали из гипса. А избавившись от лангетки, я пришёл похвастаться победой в конкурсе и оставил Олжасу Умеровичу свежеотпечатанную визитку. Помню-помню…
– Вы заходили, – удовлетворённо произнёс товарищ. – Зачем?
– Просто из любопытства. Расспросить. Увидел табличку – зашёл… Предпочитаю, знаете, быть в курсе технических новинок. А то лежишь с переломом, заняться нечем…
– То есть его клиентом вы не были… – с некоторым разочарованием подвёл он итог.
Последовала выжидательная пауза. Я молчал.
Всё-таки кое-чему у бота научился.
– Что ж, ваше счастье…
– Простите, – не понял я. – А собственно, в чём… Что произошло?
А произошло, оказывается, вот что: в недрах прозрачной, как слеза христианского младенца, фирмы завелась группа проходимцев, вживлявших доверчивым клиентам на свой страх и риск бэушные поеденные вирусами автопилоты. Или автопилоты с драными программами. Видимо, такое тоже возможно. А целенькую аппаратуру гнали налево.
– Налево – это куда? – перебил я.
– В данном случае, своим собственным клиентам. Иногда весьма высокопоставленным…