Проклятие! Неужто разведала о наших отношениях с Гердой? Я мигом представил, что меня ждёт дома, и содрогнулся. Ева, надо полагать, ещё ни о чём не знает. Иначе бы пришла разбираться сама. Или… В воспалённом воображении скользнуло поочерёдно несколько совершенно жутких картин – в их числе и Артамоновна, покончившая с собой.
Ну нет, только не это. Если «стерпится-слюбится», значит, жива. Кроме того, сначала бы она убила меня. Потом всех остальных. А себя уже в последнюю очередь.
– Душа в душу жили… – подскуливала Эдит Назаровна.
Я вызвал Леру и попросил принести корвалол. Лучше бы, конечно, было обойтись без свидетелей, но Лера, насколько известно, человек верный – под пыткой не расколется. Труадий абы кого к себе не приблизит.
Минут пять, не меньше, мы вдвоём хлопотали вокруг разлюбезной моей тёщи, но старания наши, казалось, лишь ухудшают дело. Нечленораздельные всхлипы переросли в рыдания, подёргивания – в судороги. Наконец я не выдержал и вернулся за стол – вызвать «скорую».
– М-мама!!!
Тёщу смело со стула.
В дверях стояла Артамоновна. Ноздри – раздуты, глаза – беспощадны.
– Ты почему здесь? Я же тебя просила!..
– Так я же… – пристанывала Эдит Назаровна. – Ради вас с Лёней…
– Выйди отсюда, – процедила Ева.
– Лера, – поспешно сказал я. – Будьте добры, проводите. Только не в приёмную. Лучше в комнату отдыха…
Включать автопилот не имело смысла. Если схлопочу сейчас по морде, всё равно почувствую.
Тёщу вывели.
Артамоновна дождалась, когда дверь закроется, и повернулась ко мне.
– Давно она тут?
– Да нет… – замялся я. – Минут пять…
– Сильно шумела?
– Совсем не шумела… А м-м… собственно, э-э…
– Всё в порядке, – заверила Ева. – Бумаги оформлены, твоё участие не потребовалось. Вот…
И она положила документы на стол.
Это было свидетельство о расторжении брака.
Я не поверил и перечёл снова.
– Что-нибудь не так? – Ева встревожилась.
– Погоди… – пробормотал я, неловко присаживаясь в своё кресло и по-прежнему не сводя глаз с бумаг. – То есть… Как это? Так вот просто…
– Мы же обо всём договорились, – со сдержанным недоумением напомнила она. – Разводимся. Ты женишься на Герде. Становишься совладельцем «Мицелия». А моя фирма сливается с твоей на правах филиала… Что с тобой? Лёня! Тебе плохо?
– Сейчас… – просипел я. – Сейчас…
Сунул руку в боковой карман и нащупал нужную бусину чёток.
Скучно, да и противно описывать мои душевные конвульсии по этому поводу. Пропустим их.
А я-то, наивный, полагал, что готов к любой неожиданности. Вот тебе и готов! Взяли и развели. Во всех смыслах.
Нет, я вполне понимаю внутреннюю логику происходящего: при нынешнем шатком положении дел многим кажется, будто один Леонид Игнатьевич Сиротин способен удержать «Мицелий» на плаву. Стало быть, надобно Леонида Игнатьевича привязать покрепче, а то ведь перекупят, переманят.
Но какова Ева! А каков я? Прожить вместе почти четырнадцать лет и лишь теперь сообразить, что муж для неё – не более чем повод к действию! Уволили – принять на работу. Сломал руку – отвезти в больницу. Подставил фирму – затащить в койку. Сошёлся с Гердой – выгодно развестись.
В счёт идут только события. А в промежутках между ними Лёня как бы и не существует.
Спрашивается, кто из нас двоих бот: я или она?
В итоге я до такой степени взбеленился, что даже пренебрёг собственным бракосочетанием, умышленно воплотив в жизнь старую поговорку «Без меня меня женили». Я чувствовал, как на палец мне навинчивают обручальное кольцо, вслепую целовался с новобрачной, а сам тем временем с особо извращённым удовольствием смотрел старый, ещё чёрно-белый «Развод по-итальянски».
Конечно, я мог бы в знак протеста отколоть что-либо и в первую брачную ночь, скажем, придать Герде внешность какой-нибудь порнозвезды (есть такая функция), но это бы уже было чересчур. Тем более что из нас троих она в этой истории, пожалуй, виновата меньше всех.
Хорошо хоть обошлись без пышных церемоний. Венчание и свадебное турне решили отложить до лучших времён.
Забавно, однако с тех пор как жулик в белом халате научил меня задавать непрозрачный фон, я стал меньше курить. Нет, конечно, обозначить пепельницу кружком или даже сделать её видимой труда бы не составило, а уж фильтром мимо губ тем более не промахнёшься, но мне, как выяснилось, необходимо созерцать выдыхаемый мною дым. А без этого курево не в кайф.
Зато к дурным привычкам прибавилась ещё одна. Её можно было бы назвать нарциссизмом, касайся она лично меня. Но она касается бота. Как я уже упоминал, аудио– и видеозаписи хранятся в памяти трое суток, потом стираются. Так вот, их, оказывается, можно сбрасывать на диск, на флэшку, на какой-либо иной носитель информации. Чем я в последнее время и занимаюсь.
А в свободное время просматриваю. Не целиком, конечно. Целиком – это жизни не хватит. Приёмы примерно те же, что при прогоне видеофильма: можно перескочить вперёд, назад, увеличить или уменьшить скорость, наконец просто остановить особо прекрасное мгновенье для более пристального изучения его.
Клянусь, ни одно кино не захватывало меня до такой степени.
Поначалу интересы мои были, так сказать, познавательно-эстетические. Лица своего я, само собой, не видел, зато прекрасно видел лицо очередного собеседника, видел, как оно меняется после каждой ботовой фразы. Динамик, по обыкновению, порол откровенную чушь, голос звучал на редкость мерзко. Причина, как мне кажется, проста: программа чисто механически перекладывала надиктованные кем-то изречения на мой тембр.
Наконец я не устоял и велел повесить в своём кабинете зеркало – как раз напротив стола. Появилась возможность не только слышать, но и наблюдать себя, одержимого ботом.
Лучше бы я этого не делал. Угнетающее зрелище. Неподвижная надменная физия, шевелятся одни губы. Ненавидимый мною тип руководителя. Ничтожество, а уж мнит-то о себе, мнит! Властитель судеб. Через губу ведь, гад, не переплюнет.
Так вот, значит, кто вам нужен, ядовито думал я. Вот этот зомби, да? На фиг вам сдался Лёня Сиротин? Что вообще такое Лёня Сиротин – с его юморком, с его ехидцей? С его голосом, с его логикой, с его кровью в жилах, наконец! А этот… Слушайте, он даже не мертвец! Мертвецом можно назвать лишь того, кто раньше был живым. А бот не жил ни секунды. Механизмы не живут. Он даже не мыслит!
Что ж, примите свой идеал, господа. Примите и распишитесь.
Народонаселение наше делится на три части: фантазёры, прагматики и я. Во всяком случае, такое у меня впечатление.
Представителей этих трёх разрядов легко отличить, сунув испытуемому в зубы микрофон и представившись сотрудником местного радио.