Я знала, в клубе наряжали невесту. Глеб куда-то исчез, видимо, тоже готовился или готовили?
Что меня удивило: столы ставили прямо на мосту, круглые, пластиковые и такие же стулья, взятые, видимо, из столовой напрокат. Женщины торопливо набрасывали на убогую мебель бумажные скатерти, ставили украшения – аляповатые вазочки с жалкими букетиками каких-то невзрачных цветов.
Я смотрела на мост, на столы, ветер рвал углы скатертей, переворачивал легкие вазочки, трепал платья и юбки женщин. Я услышала обрывки разговоров, накрывальщицы показывали друг другу на тот берег реки, и я впервые обратила внимание на белый храм за мостом. Как же я раньше его не замечала! Ведь именно там я могу попросить помощи, объясню все священнику, он не станет венчать Глеба с этой девчонкой. Больше не раздумывая, я почти бегом пробежала через мост, лавируя между столами.
Высокая белая стена, крыльцо с одной ступенькой, маленькая низкая дверь. Наверно, главный вход с другой стороны – успела подумать я, как дверь распахнулась, и на крыльцо выбрался здоровенный детинушка в золоченых ризах поверх рясы, светло-рыжая борода широким веником лежала на округлой груди, плавно переходящей в пузо. Он выглядел несколько осоловело, в правой руке держал початую бутылку коньяка или чего-то в этом роде. Пахнуло спиртным, я подумала было о том, что нехорошо священнику в таком виде совершать таинства, но одернула себя, кто я такая, чтоб судить…
Я бросилась к нему и взмолилась:
– Батюшка! – спохватилась, опомнилась, склонила голову, сложила ладони лодочкой и проговорила со смирением: – Благословите!
Он улыбнулся мне улыбкой пьяного счастливого человека, аккуратно поставил бутыль рядом с крыльцом, чтоб не зацепить ненароком ногами, и, склонившись ко мне, возложил широкие теплые ладони на мою взлохмаченную голову. Я зарыдала от облегчения.
– Это хорошо, – увещевал меня благостный басок батюшки, – это хорошо, дочь моя, поплачь. Сразу легче станет.
Я сбивчиво принялась рассказывать ему о том, что за гадость готовит семейство Глеба, о том, как его обманом заманили в ловушку, о том, как нас насильно удерживают здесь, о психологическом давлении и манипулировании. Я много о чем говорила, хотелось, чтоб он услышал, понял, от волнения я путалась, перескакивала с одного на другое, то плакала, то возмущалась, то требовала какой-то высшей справедливости.
Я искала высшей справедливости у человека, которого приняла за священника местной церкви, я даже не спросила у него, кто он на самом деле. Я выболтала ему всю подноготную, а в ответ услышала:
– Ты напрасно так волнуешься, дитя, уверяю тебя, ты находишься среди весьма и весьма порядочных и всеми уважаемых людей. Может быть, ты просто позавидовала счастью Глеба, а? – и он довольно фамильярно потрепал меня по щеке.
Боже мой! Да ведь у него даже креста не было! Кто он такой?! Ряженый? Как и все они здесь! Этот лжепоп защищал только один интерес – интерес проклятого рода!
В очередной раз они опередили меня.
Я вырвалась из-под добрых пьяных ладоней и побежала прочь, обратно, через мост, к клубу, откуда вот-вот должен был появиться Глеб с предназначенной ему невестой и со всей этой толпой уродов, то есть семьей.
Я неслась по мосту, переворачивая столы.
Падали, разбиваясь в пыль, аляповатые вазы из дешевого стекла, умирали в осколках и грязных потеках вездесущие пионы, а я топтала и топтала эту воинствующую нищету, я рвалась, я кричала, я стала такой буйной, что родня Глеба боялась приблизиться ко мне. Они только о чем-то просили, а может, ругали меня, не помню…
Мне удалось прорваться. Я добралась до Глеба, но не узнала сразу его. Он все-таки не надел свадебный костюм. Сопротивлялся?! Я готова была бороться за него, но споткнулась о его насмешливый взгляд.
Все стояли у крыльца и ожидали выхода невесты. Глазели осуждающе, переглядывались, кивали в нашу сторону, жужжали, как стая рассерженных мух.
Глеб взял меня под локоть: «Давай отойдем». Я вцепилась в него, оттащила за угол, набросилась:
– Скажи мне, ты идиот? Нет, правда, ты болен, у тебя обострение… Иначе я никак не могу объяснить…
– Лисенок, не говори ерунды, – он состроил недовольную гримасу. – Я уже все тебе объяснил.
Я смотрела на него так пристально, что его лицо поплыло, размылось, он еще что-то говорил, и вдруг я почувствовала – не то. Кто-то когда-то уже говорил мне нечто подобное, и даже голос, очень похож голос… Теперь надо вспомнить, кто и когда. Это очень важно. От этого зависит вся моя жизнь, да, я сейчас должна принять правильное решение, сложно принять правильное решение, если подводит память.
– Ну успокойся, успокойся, – услышала я снисходительное, он похлопал меня по плечу, – ты умница, почти продержалась, я в тебе не ошибся. А сейчас давай, возьми себя в руки и сделай для меня еще кое-что…
Стоп-стоп, я было дернулась в сторону, кто он такой?
– Лисенок, ты меня слушаешь? – он склонился к самому моему лицу, его глаза были близко-близко, и его голос…
Лисенок… Глеб никогда не звал меня так. Лисенок, котенок, зайчонок, заяц, зая… Ненавистная кличка. Я вспомнила! Зима, конец декабря, мы стоим на школьном крыльце, и мой бывший парень объясняет мне насчет того, что у него появилась другая девчонка. Мы собирались вместе встречать Новый год, а накануне он меня бросил. Он называл меня заей, и меня, и ее, ту, другую девочку, и, наверно, вообще всех последующих.
Как же я страдала тогда! А ведь он мне даже не так чтобы очень нравился. Это из-за него мы с Дашкой вынуждены были поехать на Новый год в деревню к моим бабушкам и благодаря ему же мы познакомились там с Глебом и Олегом. Выходит, мой бывший «заяц» не такой уж плохой, если разобраться.
Но и это не важно.
– Лисенок, – тот, кто казался мне Глебом, снова позвал.
– Ты не Глеб, – выпалила я.
Он ухмыльнулся:
– Ну прекрати!
И сразу перестал быть на него похожим.
– Ты вообще не человек, и все вы здесь не настоящие. – Если сказать, что мне не было страшно, неправда, мне было очень страшно, ужасно! В голове мутилось и колени подгибались.
Господи, помоги, Господи, помилуй! Господи, помилуй!
Парень, игравший роль Глеба, съежился, он определенно стал меньше ростом, ссутулился, нет, скорее его сплющило, какой же он Глеб! Это какой-то карлик, с одутловатым рыльцем, пузатый, кривоногий и старый!
А из-за угла повалили его родственники! Вот это цирк с зоопарком, паноптикум уродов. Как я могла принимать их за людей? Меня окружали монстры всех мастей, вислоухие, пятнистые рыла, многорогие, многоглазые, клыкастые; о том, что они могли выглядеть как люди, напоминала лишь напяленная кое-как одежда. Бородавчатые суставчатые лапы, клочья неопрятной шерсти, зеленоватая щетина, ядовитая слизь, истекающая из раззявленных пастей. Он лаяли, завывали, верещали, кукарекали, рычали, вопили, гыкали, хрипели, подпрыгивали, толкались, кусали и грызли друг друга. Хорошенькие родственнички!