Богатые владельцы хлопковых фабрик и купцы, приехавшие на разоренный после Гражданской войны Юг в надежде резко увеличить свое состояние, падали под ударами Мрачной Жницы так же покорно, как и ирландские крестьяне, только что сошедшие с кораблей.
Вскоре умер и Дарси. Да, умер. А у дверей моего дома появился кучер Кэтрин:
— Он скончался, господин. Ваша сестра умоляет вас приехать.
Что я мог поделать? С того достопамятного вечера, когда в недостроенном еще доме на Первой улице я обнаружил сестру в объятиях Дарси, ноги моей не было в ненавистном особняке. Я даже ни разу не видел малышей — Клэя и Винсента. Я больше года не встречался с сестрой. Лишь однажды мы случайно столкнулись с ней на оживленной улице, да и то лишь затем, чтобы в очередной раз поссориться. Но в тот момент все блага и удовольствия, которыми я наполнял свою жизнь, внезапно превратились в ничто. Меня звала к себе любимая сестра.
Я не мог не откликнуться на ее просьбу. Я должен был ее простить.
— Лэшер, что мне делать? — спросил я.
— Сам увидишь, — последовал невразумительный ответ.
— Но у Кэтрин нет дочери, которая продолжила бы ведьмовскую линию. А теперь ей уготована участь вдовы, обреченной на тихое увядание за стенами собственного дома. Тебе это известно не хуже, чем мне.
— Сам увидишь, — повторил он. — Отправляйся к ней. Не мешкай.
Вся семья, затаив дыхание, ожидала дальнейшего развития событий. Никто не знал, как все повернется.
Я отправился в дом на Первой улице. Дождь лил как из ведра, жара и духота казались невыносимыми. Всего в нескольких кварталах от дома Кэтрин в ирландских трущобах гнили в сточных канавах трупы жертв лихорадки.
Даже речной бриз дышал отвратительным смрадом. Но особняк стоял на своем месте, в окружении дубов и магнолий, по-прежнему величественный, роскошный, такой же неприступный и прочный, как средневековый замок. Однако мне показалось, что в этом вычурном доме, изобилующем архитектурными излишествами, таилось нечто зловещее.
Я поднял глаза на окна хозяйской спальни, расположенной в северном крыле дома, и глазам моим предстала картина, впоследствии ставшая привычной для многих, в том числе и для вас: плотно закрытые ставни и едва заметное мерцание свечей, проникающее сквозь щели.
Дверь была заперта, но это отнюдь не стало для меня препятствием. Не знаю, помог ли мне в том Лэшер, или достаточно оказалось моей собственной силы, но я, чуть надавив на створку, с легкостью сломал замок и вошел в дом.
Сбросив насквозь промокший под дождем плащ, я едва ли не бегом поднялся по лестнице. Дверь в хозяйскую спальню стояла распахнутой настежь.
Разумеется, я ожидал увидеть на супружеском ложе труп ирландского архитектора, стремительно разлагающийся в знойной атмосфере лета.
Однако выяснилось, что из страха перед возможной инфекцией от покойника поспешили избавиться как можно скорее. Одна из набожных ирландских горничных, служивших в доме, сообщила мне, что тело бедного Дарси уже предано земле под погребальный звон, который в нынешние скорбные времена не прекращается ни днем, ни ночью. С похоронами так спешили, что пришлось обойтись без католической заупокойной службы.
В чисто убранной и тщательно вымытой спальне на гигантской супружеской кровати, с четырех сторон украшенной львиными головами, распростерлась безутешная вдова. Она лежала ничком, уткнувшись в вышитую подушку, и до меня доносились звуки приглушенных рыданий.
Милая моя сестренка казалась такой маленькой и такой несчастной. Я сразу вспомнил о тех благословенных временах, когда был главным ее покровителем и защитником. Опустившись на кровать рядом с Кэтрин, я провел рукой по ее волосам. Она припала к моему плечу, орошая его слезами. Длинные темные волосы Кэтрин оставались мягкими и шелковистыми на ощупь, и лицо ее сохранило прежнюю красоту. Неудачные беременности, утрата детей — все эти несчастья не лишили сестру очарования невинности, и, когда она подняла на меня взгляд, я увидел, что глаза ее, совсем как в детстве, светятся добротой и доверчивостью.
— Джулиен, увези меня домой, в Ривербенд, — всхлипывая, прошептала она. — Я хочу вернуться в родные стены. Упроси матушку простить меня. Жить здесь одна я не в состоянии. Я повсюду вижу Дарси, одного лишь Дарси.
— Я попытаюсь уговорить матушку, Кэтрин, — пообещал я. Однако в душе я не сомневался, что подобная попытка обречена на провал. О том, чтобы мать простила Кэтрин и вновь приняла ее под родительский кров, не могло быть и речи. Рассудок Маргариты окончательно помутился, и, скорее всего, она даже не вспомнит, что у нее когда-то была дочь. В Ривербенде все пошло наперекосяк. Когда я видел мать в последний раз, она в обществе Лэшера увлеченно занималась проращиванием цветочных семян. При этом Лэшер рассказывал Маргарите об особых растениях, из которых можно приготовить магическое снадобье. Он утверждал, что с помощью этого зелья она якобы обретет дар предвидения. Подобная чепуха полностью поглощала Маргариту в последние годы. Я могу сказать ей, что Кэтрин умерла несколько лет назад, а ныне вернулась с того света и что мы обязаны окружить ее заботой и вниманием. Кто знает, возможно, Маргарита примет эти слова на веру и моя хитрость сработает.
— Не переживай ни о чем, дорогая моя девочка, — сказал я, сжимая Кэтрин в объятиях. — Я непременно увезу тебя в Ривербенд, если ты этого хочешь. И твоих малюток тоже. Мы все будем жить вместе, одной семьей.
В ответ она лишь кивнула и с прелестной беспомощностью махнула рукой, как бы давая понять, что полностью мне вверяется.
Я поцеловал сестру и бережно опустил на подушки, заверив, что останусь здесь до утра и буду охранять ее сон.
Дверь в спальню была закрыта. Сиделка куда-то ушла. Моих маленьких племянников не было ни видно, ни слышно. Когда Кэтрин задремала, я вышел из спальни, чтобы покурить.
И тут передо мной возник Лэшер.
Он стоял у подножия лестницы и пристально глядел на меня.
— Осмотри этот дом, — безмолвно заговорил он. — Тщательно изучи все его комнаты, коридоры, двери и лестницы. Настанет время — и Ривербенд погибнет, повторив участь цитадели, что мы некогда возвели на далеком Сан-Доминго. Но этом дом простоит еще долго и в полной мере исполнит свое предназначение.
Мною овладело подобие некоего странного оцепенения. Словно во сне я, подчиняясь приказу духа, спустился вниз и предался занятию, которое вам, Майкл, так хорошо знакомо: медленно переходя из одного помещения в другое, я ощупывал дверные рамы и медные ручки, пристально разглядывал висевшие в столовой картины и лепнину, украшавшую потолки во всех комнатах.