– Анапелис? – с сомнением протянул Федор. – Ты уверен? Почему девушка-отравительница называется «анапелис»?
– Не просто отравительница, а такая, которую с детства приучали к ядам… кормили ими, в смысле. Это практиковалось на Востоке… тысячи лет назад. А потом ее дарили или засылали к врагу… После близости с анапелис человек умирал… По сути, она сама была ядом…
– По-моему, эти девушки называются как-то иначе… – с сомнением сказал Федор. – Я читал о них. Ты уверен, что твой автор не выдумал это слово?
– Не знаю… – пожал плечами Савелий. – Может, и выдумал. Я даже не помню, что это за книга. Какой-то детективный роман. Героиню назвали так иносказательно – она приносила несчастье. Может, и выдумал… Но пока ты не доказал обратного, Федор…
– Пока я не доказал обратного, принимается. Спасибо, Савелий! Я даже спать перестал, ломая себе голову. И, главное, никто не знает! Анапелис… Хотя подожди, Савелий! – Федор уставился в землю, напряженно вспоминая. – Знаю я этих девушек! – сказал он наконец. – Попадались они мне в труде о секретных службах Древней Индии. И назывались они… назывались они… висаканьи! Точно, висаканьи! А не «анапелис». Так что твой автор что-то напутал.
– А может, это имя собственное, – примирительно сказал Савелий.
– Может. Существует версия, что такую девушку подарили Александру Македонскому во время похода в Индию. Он стал болеть и так и не оправился. Вообще, интересная получается история. Подумай, почему Урбан называет ее «анапелис», а не «висаканья»? Откуда он выкопал слово, которое никто, кроме тебя, не знает, а?
Капитан Астахов тем временем налил мне второй стакан водки и сказал:
– Вперед, Ксения! Вы мне нужны здоровенькой, как огурец!
– Он убил Стеллу… – пробормотала я непослушным языком.
– Кто?
– Урбан… Я видела…
– Ладно, обсудим это завтра, – вздохнул капитан Астахов. – Пейте… анапелис!
* * *
Я спала в машине капитана Астахова, укрытая старым, пахнущим бензином одеялом из багажника, а троица все топталась по пляжу. Озабоченный Астахов всматривался в клочья тумана над озером и заросли болотных трав. Бывший капитан Алексеев принес из леса сухие ветки и подбросил в костер. Пламя, взметнувшись вверх, с треском пожирало сухое дерево. А он стоял рядом, смотрел и раздумывал, наверное, о бренности жизни.
Савелий Зотов хотел домой – он соскучился по жене и детям. Странная история с экстрасенсом и ясновидящей ввергла его в состояние полнейшего ступора. Здравый смысл отказывался верить в то, что произошло, но… ведь было же! Савелий чувствовал себя выпотрошенным заживо и больше всего на свете желал, чтобы наступило завтра и он сидел в своем рабочем кабинете за письменным столом, где стоят фотографии Зосеньки и ребят в серебряных рамочках, а вокруг кипит жизнь, понятная и нестрашная.
Потом приехали коллеги капитана Астахова, чего я, разумеется, уже не слышала. Озерное эхо усиливало и далеко разносило над поверхностью воды их голоса. Вспыхивали блицы, метались огни фонариков, ровно и сильно горели автомобильные фары. Кто-то подкидывал хворост в костер и спускал на воду резиновую лодку…
…Потом два или три дня на озере работали водолазы. Но тело Урбана так и не нашли. Его не было ни в дальних северных пещерах, ни в каменных мешках, ни в зарослях осоки вдоль берега. Течение не вынесло его на песчаную отмель у леса. Он исчез в Черном озере, как растворился…
«Вот ты и вернулась, моя девочка. Правда, я оставил дом… Так сказать, стряхнул оковы бытия и сбросил земную оболочку. И в эту самую минуту, может быть, смотрю на тебя из синевы небес. Или легким ветерком касаюсь твоих волос. Крик чайки, шорох волн на песчаном пляже, где мы так часто бродили вместе… Все это тоже я. Ты, наверное, думаешь – старый сентиментальный дурак! Ладно, я не в обиде. Правильно думаешь. Можешь принести мне цветы, мадам Роза тебя проводит. Только, ради Бога, не лилии. Я знаю… нам чаще всего приносят белые лилии. Терпеть их не могу! Пожалуйста, что-нибудь менее помпезное, какие-нибудь ирисы, а еще лучше – азалии. Красные.
Я знаю, что ты приехала одна, и это меня беспокоит. Обещай – а ты теперь не можешь мне отказать, что серьезно подумаешь над этим… А я, в свою очередь, сделаю все от меня зависящее, чтобы в один прекрасный день вы столкнулись лбами – ты и твой мужчина.
Если бы ты знала, Ксения, как мне жаль, что мы разминулись… во времени. Да будь я помоложе – ты забыла бы всякие глупости о дамской эмансипации!
Обнимаю тебя и целую – мне можно на правах старинного друга. Не грусти, моя девочка, жизнь продолжается, несмотря ни на что. Сходи к «Ричарду» и выпей нашего белого вина… Я буду ждать тебя там, прозрачный и невидимый, за нашим столиком – тем, что под платаном. Надеюсь, ты еще не забыла…»
Я прочитала письмо, потом еще и еще раз, пока строчки не стали расплываться перед глазами. Мадам Роза деликатно отвернулась. Потом протянула мне маленькую коробочку синего бархата и сказала, потупившись: «Это от него». Внутри был старинный платиновый медальон в виде сердца, обвитого наивной ленточкой. На ленточке – полустертая надпись: «Omnia vincit amor». [4]
– Это семейная реликвия. Медальон передавался из поколения в поколение. Господин Бьяготти был последним из семьи, никого больше не осталось. Он нижайше просит принять от него этот… пустячок.
Мадам Роза так и сказала: «просит принять», как будто незабвенный господин Бьяготти все еще находился здесь… Просто вышел ненадолго.
Она расстегнула замочек, я наклонилась. Сердечко льдинкой скользнуло мне на грудь.
Вот и все…
* * *
Я бродила по тенистым улицам Ла-Валетты и Рабата, сидела на песке пляжа, бросая крошки печенья прожорливым чайкам, слушала их пронзительные крики. Заходила в полутемные храмы, осторожно ступая по цветным плитам с именами рыцарей. Мне казалась, они все еще незримо присутствуют здесь, и если присмотреться, то можно увидеть их, уставших от битв за Гроб Господень, в истлевших одеждах и тусклых латах, сидящих в каменной задумчивости на отполированных временем скамьях.
Я не вспоминала о доме и не хотела возвращаться. Господин Скимпа предложил мне работу – русско-язычных клиентов становится все больше. Я обещала ему подумать, а для себя решила, что приму его предложение. Поработаю годик-другой, а там посмотрим…
Так прошел месяц. Потом другой. Как-то я позвонила Ларисе… Мне не хотелось слышать Романа. Я ей сказала, что задержусь, пожалуй… Она ответила, конечно, Ксенечка, конечно… И спросила, как я. Хорошо, ответила я. Мне всегда было хорошо здесь. Дома уже выпал снег. А тут – вечная весна, синее море в белых гребешках пены и желтый песок пляжа. Толпы беззаботных туристов и ослепительное солнце. Не страна, а заповедник…