Что еще?
Виктор – чрезвычайно закрытый молодой человек, он никому не рассказывал о своем прошлом и своей семье; единственное, что доподлинно известно, – семья Виктора эмигрировала в Канаду, а кто-то из его родственников был связан с кино и работал на киностудии «Мафильм». За время работы в отеле он ни разу не брал отгулов и отпусков и за пределы провинции Гипускоа не выбирался: любое, пусть и недальнее путешествие стоит денег, а все деньги Виктор Варади откладывает на учебу. С персоналом отеля он держится ровно и приветливо, но дружеских отношений не завел ни с кем. Некое подобие приятельства существует только с Аингеру, да и то ограничивается рамками приема-сдачи смены и необязательным трепом относительно прибывающих в гостиницу гостей. Администратор «Пунта Монпас» никогда не бывал у портье в гостях, никогда не пил с ним пиво и не совершал вылазок на городской пляж. А все предложения Аингеру попинать балду где-нибудь на дискотеке или в клубе, познакомиться с красивыми девчонками и просто оттянуться на коктейльной вечеринке вежливо отклонялись.
В личном шкафчике ночного портье (Аингеру сунул нос и туда) лежит несколько словарей, учебник по фонетике испанского языка, книга этнографа Хосе Мигеля Барандиарана «Баскская мифология», путеводитель по Торонто (очевидно, именно там осела семья Виктора), жестяная коробка, наполненная старыми открытками, пожелтевшими буклетами и прочим бумажным хламом; сменная обувь в пакете, пара чистых носков, футболка и упаковка жевательного мармелада «HARIBO».
Виктор любит жевательный мармелад.
Очевидно, рот его забит мармеладом и сейчас, поскольку мобильный Варади до сих пор не отвечает. У того же Аингеру Икер разжился адресом Виктора: он снимает маленькую квартирку в Ируне, минутах в пятнадцати езды от Сан-Себастьяна, жилье в самом городе ему не по карману.
Видимо, Субисаррете придется отправиться в Ирун, чтобы задать венгру несколько вопросов.
Они возникли сразу же после того, как инспектор просмотрел пленки с гостиничных видеокамер. На просмотр ушла добрая половина ночи, и все это время глаза Икеру мозолил нескладный молодой человек лет двадцати трех – двадцати пяти, с копной черных вьющихся волос, спадающих на плечи. Волосы – самое примечательное в Викторе, лица которого почти невозможно запомнить, настолько оно невыразительно.
У ночного портье и впрямь не слишком много работы. Это понятно даже в режиме ускоренной перемотки. Большую часть времени Виктор просидел за стойкой, не поднимая головы: очевидно, что-то читал. Чуть позже, когда портье поднялся поразмять затекшие от долго сидения конечности, Субисаррета увидел и книгу – толстенный том с заложенным в него ярлычком закладки. Выход из-за стойки был единственным за всю ночь, вплоть до начала шестого утра (вернее, до 5.18, о чем свидетельствовала беспристрастная мерцающая надпись в правом углу).
Ничего настораживающего Виктор не совершил. Всего лишь прошелся по холлу, на ходу засовывая в рот пригоршню мармеладок. Затем, еще толком не прожевав, пару раз подпрыгнул на месте, корча из себя баскетболиста: вскинутая рука, отправляющая в воображаемую корзину воображаемый мяч. После этого Виктор нагнулся, перевязал шнурок на правом мокасине и подошел к входным дверям. Но на улицу так и не вышел, снова вернулся за стойку.
В двенадцать ночи по холлу прошествовала небольшая группа корейцев, спустя двадцать минут – влюбленная парочка средних лет, намертво сцепившаяся руками, и после этого поток возвращающихся из города гостей «Пунта Монпас» иссяк.
Самое интересное началось около пяти утра, когда на ресепшене появились кошки.
Ориенталы из номера двадцать семь, Субисаррета сразу узнал их. Единственное, что осталось за гранью понимания инспектора, – каким образом кошкам удалось достичь стойки незаметно. В 5.09 животных рядом с Виктором не было и в помине, а в 5.10 они уже разгуливали возле гостиничного компьютера, грациозно изгибали спины и пытались выловить конфеты из стоящей тут же небольшой вазы. Инспектор отматывал пленку несколько раз – отматывал и запускал снова, но понять, откуда именно пришли кошки, так и не смог. Не из воздуха же они материализовались?
Похоже, что из воздуха.
Еще более странным выглядело поведение Виктора, никак не отреагировавшего на появление ориенталов. Кошачье хамство и игры с конфетами в вазе могли возмутить и раздосадовать, а могли вызвать умиление или любопытство. Любая реакция была бы оправданной, кроме… полного ее отсутствия. Добро бы Виктор все еще пялился в книгу, но к десяти минутам шестого он уже отложил ее. После чего не закрыл глаза в полудреме, – просто откинулся на спинку кресла, забросил руки за голову и сфокусировал взгляд, – не на кошках, нет, – на пространстве перед собой.
В 5.18 кошки прекратили суету на ресепшене и уселись на стойке так что инспектор мог видеть только их спины: ни дать, ни взять изящные статуэтки из фарфора, а не живые существа. Очевидно, они смотрели прямо на портье, но на его лице снова ничего не отразилось. Виктор не пытался прогнать их, но и приманивать не стал: словом, вел себя так, как будто находился в холле совсем один. Дорого бы дал Субисаррета, чтобы изображение на пленке оказалось чуть более качественным!.. Однако он имел дело с самой обычной камерой, снимавшей происходящее примерно метров с десяти: понять, что происходит с человеком, какие эмоции его одолевают, с такого расстояния невозможно.
В гляделки они играют, что ли?
В 5.29 ориенталы одержали над Виктором окончательную победу: портье надавил большим и указательным пальцем на глазные яблоки, затем потер подбородок, тряхнул головой (волосы разлетелись по плечам десятком маленьких черных змеек) и положил в рот очередную порцию мармелада. После этого он резко поднялся и направился к лестнице. Ожившие фарфоровые статуэтки, мгновенно спрыгнув со стойки, последовали за ним.
Это была странная процессия.
Человек, идущий чуть впереди, и кошки, семенящие в отдалении, по обе стороны от него. С третьей стороны (там, где находился сейчас Субисаррета) это напоминало конвой. Именно так он и подумал, совершенно спонтанно:
конвой.
Подумал и тотчас попытался отвязаться от дурацкой мысли, кошки – не тигры и не львы, они не представляют никакой опасности. Но ощущение, что кошки конвоируют Виктора Варади, ведут его туда, куда нужно им, а вовсе не ему, не проходило.
Инспектор снова и снова пересматривал это место на пленке: вот портье, он идет к лестнице. Вот кошки, взявшие его в кольцо. Виктор не выглядит зомби или сомнамбулой, все его движения осмысленны: он останавливается возле лестницы, ставит ногу на нижнюю ступеньку и нагибается, чтобы подтянуть шнурок на мокасине (тот снова развязался, никакого с ним сладу!).
Он останавливается возле лестницы – и кошки останавливаются тоже. Терпеливо ждут, пока Варади разберется со шнурком, после чего движение продолжается.
В 5.30 все трое исчезают из поля зрения камеры.
В пять тридцать утра ночной портье Виктор Варади поднялся на второй этаж гостиницы «Пунта Монпас», и там же, приблизительно в это время, произошло убийство. Между пятью тридцатью и пятью сорока, как утверждает судмедэксперт Иерай Арзак. Следовательно, Виктор мог видеть убийцу: либо входящим в номер, либо выходящим из него.