– А Романа там не было? – на всякий случай спросила я.
– Не видела, так ведь народу незнакомого много понаехало. Да и времени-то сколько прошло! Могла ведь и не узнать! – подумав, сказала она. – Раньше-то он был черноволосый да черноглазый, веселый такой, шустрый, как веник, все в руках горело… А уж каким стал, бог весть! Если жив, конечно.
– Анна Ильинична, вот вам моя визитка, – сказала я, поднимаясь. – Вы же больше всех знаете о Вадиме и его матери. Если вдруг вспомните что-нибудь полезное, так позвоните мне, пожалуйста.
– Неужели нет? – возмутилась она. – Если что узнаю, тут же сообщу! Да и вы мне позвоните, как Вадима найдете. Уж я ему по старой памяти мозги прочищу, чтобы больше так не шутил.
Я записала ее телефон и, оставив Анну Ильиничну убирать учиненный внуком разгром, вышла и, сев в машину, задумалась, куда ехать.
К Надежде? Так, черт его знает, куда она делась! Вдруг ее и в деревне нет? И потом, с такими деньжищами ее просто пришибить могли. Заставили снять со счета или перевести на другой, и все! Ладно, не буду гадать! Надя, судя по ее виду, девушка домашняя, не вертихвостка. Вот и получалось, что если она жива, то должна была к родителям вернуться, чтобы помочь: например, дом им хороший выстроить или купить. Видимо, она, как и многие другие, приехала в город, чтобы денег заработать и обратно вернуться, только повезло ей намного больше, чем другим, ухватила птицу счастья за хвост. Ладно, к ней – завтра, а сейчас – к Николаю Николаевичу! Причем именно ехать, а не звонить, потому что, пока я туда доберусь, он Вадима может куда угодно отправить. Если же у него Вадима нет, попробую хотя бы выяснить, что это за Роман такой. Если он служил под началом отца Вадима в Афганистане, то Николай Николаевич может о нем знать, а если в Хабаровске? Тогда, как это ни печально, придется обращаться к Красавчику.
Я проклинала все на свете, потому что мост между Тарасовом и Покровском стоял намертво, причем во всех смыслах этого слова: и в буквальном, и в переносном. Пробка была страшенная! Мы двигались со скоростью старой больной черепахи, которая к тому же никуда не торопится, а гуляет для собственного удовольствия, периодически останавливаясь, чтобы полюбоваться пейзажем. Я тихо сатанела от ощущения собственного бессилия и цедила себе под нос слова, категорически противопоказанные к употреблению в приличном обществе. Короче, до дома Николая Николаевича я добралась, когда уже смеркалось, и настроение у меня было такое, что, попадись мне в ту минуту под руку Смирнов, я убила бы его своими руками.
Оставив машину возле солидного вида ворот в добротном высоком заборе, я подошла к калитке, но звонка там не увидела. Обычная задвижка-вертушка словно приглашала войти даже без стука, но я рисковать не стала, а забарабанила изо всех сил – в ответ на это тут же раздался такой басистый лай явно очень большой собаки, что я похвалила себя за осторожность. За забором зажегся свет, и низкий мужской голос неласково крикнул:
– Чего надо?
– Николай Николаевич! – закричала в ответ я. – Впустите, пожалуйста! Я Вадима Сергеевича ищу!
Моя откровенность была полностью оправдана, потому что хитрить смысла не имело – сама же я из-за собаки войти не могла. Оставалось ждать, что сделает Николай Николаевич. Если он впустит меня немедленно, то Вадим вряд ли здесь, а вот если откажется впускать или попросит подождать, и этот неприятный процесс затянется, то тогда возникнут варианты. Но пробиваться с боем я не собиралась, проще было позвонить Куратору, и уж он-то найдет выход из положения.
– Заходи! – тут же услышала я в ответ и разочарованно поняла: облом!
Войдя во двор, в свете горевшего над высоким крыльцом фонаря я увидела возле двери в дом невысокую, почти квадратную из-за накинутого на плечи черного овчинного полушубка фигуру, а внизу возле ступеней крутилась здоровенная немецкая овчарка, смотревшая на меня с большим подозрением.
– Чего стряслось? – спросил мужчина. – Что значит «ищу»?
– Так пропал Вадим Сергеевич, – объяснила я.
– Тьфу ты, черт! – помотал головой Николай Николаевич и пригласил: – Проходи! Не бойся! Без команды не тронет!
По дороге к дому я огляделась – ну что ж, устроился отставник по-купечески, то есть основательно. Добротный кирпичный дом на высоком фундаменте, что свидетельствовало о наличии большого подпола, где кого угодно спрятать можно. Внушительных размеров теплица, большой гараж, баня в глубине сада, границ которого я в темноте рассмотреть не смогла. Даже дворовый туалет не выглядел ветхим скворечником, а производил очень солидное впечатление.
Войдя вслед за ним, довольно сильно хромавшим, внутрь, я поняла, что дом этот явно достался ему от родителей, если не от деда с бабкой, потому что мебель была не старая, а старинная, массивная, из натурального дуба. Да и сам Николай Николаевич казался ей под стать, такой же массивный и тяжеловесный. По виду хозяин дома был самым настоящим классическим военным, то есть врать не умел и притворяться тоже, так что его выражение лица еще раз подтвердило мне, что Вадима здесь нет. Хорошо, если хоть какую-то полезную информацию смогу у отставника получить.
– Раздевайся и вон туда проходи, – пригласил меня Николай Николаевич. – Ужинать будем.
– Спасибо, я не голодная, – соврала я, хотя на самом деле есть хотелось страшно.
Сказав это, я увидела на столе миску с солеными помидорами и огурцами, причем, судя по запаху, настоящими бочковыми, квашеную капусту с луком, заправленную пахучим подсолнечным маслом, нарезанную крупными кусками селедку и невольно сглотнула слюну.
– Да ладно тебе! – усмехнулся он. – У меня по-простому.
Отказаться от всего этого великолепия было свыше моих сил, и я села к столу.
– Только картошку уж сама себе чистить будешь, – сказал он.
Николай Николаевич достал из печки, занимавшей большую часть комнаты, и поставил на стол чугунок. Когда он снял с него крышку, оттуда пахнуло таким ароматом, что у меня тут же засосало под ложечкой. Потом он достал из холодильника графинчик и налил себе стопку, а мне сказал:
– Тебе не предлагаю, ты за рулем.
Картошка в мундире жгла пальцы, а взять ее вилкой было нельзя, потому что она тут же разламывалась на две, словно посыпанные изнутри сахаром, половинки – да, такой картошки я не ела уже очень давно. Да еще под соленья, да под селедочку с луком!
Когда мы утолили первый голод, Николай Николаевич потребовал:
– Ну, рассказывай, что приключилось!
Он молча меня выслушал, а потом, вздохнув, сказал:
– Надо мне было Вадьку прямо с поминок, что на сорок дней, сразу сюда забирать. Пусть бы отлежался, отоспался и душой отмяк. Он же до самой последней минуты мать за руку держал, а она, как мне Надя сказала, ох и тяжело умирала. А захотел бы остаться, так не пропали бы вдвоем.
– Так вы его сюда звали? – спросила я.
– А как же? Сказал ему, давай прямо из-за стола и ко мне! А он мне: работа! Она ему всю жизнь заменила! Да что взамен дала? Ни семьи настоящей, ни дома своего! – вздохнул он и налил себе еще стопку.