— Кушайте, кушайте, прошу вас, — сказал этот человек, одновременно показывая официанту, который двинулся было к ним, что не нуждается в его услугах.
Макс рассматривал его, стараясь не обнаруживать беспокойства.
— Кто вы такой?
— Я ведь уже представился. Рафаэль Мостаса, торговый агент. Если хотите, можно просто Фито. Меня часто так зовут.
— Кто?
Вместо ответа тот лукаво прижмурил глаз, словно обоим был известен некий пикантный секрет. Макс никогда прежде не слышал это имя.
— Торговый агент, вы сказали?
— Совершенно верно.
— И какого же рода товарами вы торгуете?
Мостаса шире раздвинул губы в улыбке, которая была под стать галстуку-бабочке — симпатичная, яркая, но, быть может, немного великоватая. Однако глаза за стеклами очков по-прежнему отблескивали леденящей сталью.
— В наше время все виды коммерции связаны между собой, разве не знаете? Но это неважно. Я хочу вам кое-что рассказать. История моя будет про финансиста по имени Томас Ферриоль.
Макс, не дрогнув ни единым мускулом, поднес к губам бокал с вином — превосходным бургонским. Отпил и вновь впечатал хрустальный кружок туда, где на белой полотняной скатерти остался красный след.
— Про кого, простите?.. Как вы сказали?
— Ах да перестаньте вы, ради бога. Верьте мне. Уверяю вас, история очень занимательная. Позволите начать?
Макс дотронулся до бокала, но в руку брать не стал. Хотя он сидел у открытого окна, его вдруг обдало неприятным жаром.
— У вас пять минут.
— Да вы не скупитесь! Послушаете — и сами прибавите мне времени.
И тусклым голосом, покусывая время от времени мундштук нераскуренной трубки, Мостаса начал рассказывать. Томас Ферриоль был среди тех монархистов, которые в прошлом году поддержали фашистский мятеж в Испании. Именно он первым начал субсидировать Франко и делает это по сию пору. Как всем известно, огромное состояние позволило ему стать официальным банкиром мятежников.
— Признайтесь, — сказал он, уставив на Макса мундштук трубки, — что вам уже интересно.
— Может быть.
— Что я говорил?! Я мастер рассказывать истории.
И Мостаса продолжил. Расхождения Ферриоля с республиканцами были не только идеологического свойства — он неоднократно пытался договориться со сменявшими друг друга правительствами, но всякий раз неудачно. Ему не доверяли — и неудивительно. В 1934 году против него было возбуждено уголовное дело, и, чтобы не попасть в тюрьму, пришлось очень сильно раскошелиться и пустить в ход все связи. С той поры его политическая позиция сводилась к формуле, которую он произнес однажды в дружеском застолье: «Или республика, или я». И вот уже полтора года он усердно пытался уничтожить республику. Все знали, что своими июльскими успехами франкисты были обязаны его деньгам. После встречи с эмиссаром заговорщиков Ферриоль из собственного кармана оплатил самолет и пилота, который 18–19 июля доставил генерала Франко с Канарских островов в Марокко. Аэроплан был еще в воздухе, когда находившиеся в открытом море пять танкеров, которые везли двадцать пять тысяч тонн нефти государственной компании «Кампса», изменили курс и направились в зону, контролируемую мятежниками. По телеграфу им было передано: «Don’t worry about payment». [44] Заплатил за это, переведя деньги со своего счета в банке «Кляйнворт», Томас Ферриоль — за это, как и за многое другое. Было подсчитано, что на одни лишь поставки горючего для мятежников финансист израсходовал миллион долларов.
— Но речь ведь идет не только о нефти, — добавил Мостаса, дав Максу время осмыслить услышанное. — Мы знаем, что Ферриоль вел переговоры с генералом Мола в его памплонской штаб-квартире еще в первые дни восстания и предъявил ему список активов на общую сумму в шестьсот миллионов песет. Любопытная подробность, весьма характерная для его манеры вести дела: он не дал и даже не предложил денег. Он ограничился лишь тем, что показал, насколько надежен как авалист. Предложив себя и все, чем он располагает, в том числе деловые и финансовые связи в Италии и Германии.
Он опять замолчал, посасывая пустую трубку и не отрывая глаз от Макса, пока один гарсон убирал пустую тарелку, а другой ставил заказанное блюдо — антрекот à la niçoise. Прямоугольник света передвинулся и теперь почти касался белой скатерти. Слева на нижней челюсти Мостасы стал виден уродливый шрам, который раньше Макс не замечал.
— Мятежники, — заговорил Мостаса, когда они опять остались вдвоем, — остро нуждались в самолетах. Сперва для того, чтобы перебросить верные им части из Марокко на полуостров, а затем — для ударов с воздуха. В первые четыре дня генерал Франко лично, через военных атташе во Франции и Португалии, попросил прислать десять «Юнкерсов». Просил он германское правительство. Италией занимался Ферриоль.
Он немного приподнялся на локтях, нависая над столом.
Макс изо всех сил старался есть как ни в чем не бывало, но давалось ему это с трудом. И, проглотив еще пару кусочков, положил вилку и нож на край тарелки — так, что, будь они стрелками на циферблате, показали бы пять часов. Потом промокнул салфеткой губы, оперся запястьями в крахмальных манжетах о край стола и молча взглянул на Мостасу.
— Переговоры об итальянских поставках, — вновь заговорил тот, — шли через министра иностранных дел графа Чиано. Сначала они встретились в Риме, потом обменивались письмами, уточняя детали операции. На Сардинии базировались двенадцать самолетов «Савойя», и Чиано, проконсультировавшись с Муссолини, пообещал к августу предоставить их в распоряжение мятежников и перегнать в Тетуан сразу же после того, как поступит платеж в миллион фунтов стерлингов. У Молы и Франко таких денег не было, а у Ферриоля — были. И он оплатил часть наличными, а на остальное выписал вексель. 30 июля двенадцать самолетов вылетели в Марокко. Три упали в море, но прочие добрались до цели и поспели как раз вовремя, чтобы начать транспортировку мавров и легионеров на полуостров. Еще четверо суток спустя зафрахтованный Ферриолем итальянский пароход «Эмилио Морланди» с грузом авиационного топлива и оружия пришвартовался в порту Мелильи.
Как я уже сказал, Италия запросила за «Савойи» миллион фунтов, но все дело в том, что Чиано — человек, привыкший жить на широкую ногу. Очень, я бы сказал, широкую. Он женат на Эдде, дочери дуче, и это не только открывает перед ним бескрайние возможности, но и требует очень крупных расходов… Вы понимаете меня?
— Вполне.
— Очень рад за вас, потому что сейчас мы переходим к тому, что касается вашего участия в этой затее.
Гарсон унес тарелку с почти нетронутым антрекотом. Макс сидел неподвижно, сцепив руки на столе, и смотрел на собеседника.
— С чего вы взяли, что я имею к этому какое-либо отношение?
Мостаса ответил не сразу. Повернулся и взглянул на бутылку вина, лежащую в специальном станке.