Кирстен подошла к двери. Отворила ее, обернулась и сердито бросила:
– Неучтиво такое говорить, но я скажу. Вы дурак, Филип. Опасное дело затеяли. Знаете, что такое опасность? Вы были летчиком, в небе не раз со смертью встречались. Разве вы не понимаете, что если докопаетесь до истины, то вам угрожает опасность не меньшая, чем на войне?
– А вы-то, Кирсти? Если вы знаете истину, значит, тоже подвергаетесь опасности?
– О себе я сама позабочусь, – угрюмо промолвила Кирстен. – Могу за себя постоять. Вы же, Филип, беспомощный инвалид на коляске. Подумайте об этом! Кроме того, я не собираюсь распространять сплетни. Пусть все идет своим чередом… Нет ничего хуже, чем бесполезная болтовня. Занялся бы каждый своим делом, меньше было бы неприятностей. А если бы меня спросили официально, я по-прежнему бы говорила, что это Джако.
– Джако? – Филип в упор посмотрел на Кирстен.
– А что? Джако был хитрым. Такое мог выдумать, а последствия его вовсе не тревожили. Он вел себя как ребенок. А уж алиби-то сфабриковать! Разве он не выкидывал такие штуки ежедневно?
– Но это алиби не сфабриковано. Доктор Калгари…
– Доктор Калгари… доктор Калгари, – взорвалась Кирстен, – если он известен и знаменит, вы и твердите «доктор Калгари», будто он сам Господь Бог! Но позвольте мне вам сказать. Когда бы вас контузило, как его, все бы в голове смешалось. Перепутали бы день, время, место!
Филип поглядел на нее, склонив голову набок.
– Так вот какова ваша версия! – воскликнул он. – Цепко же вы за нее держитесь! Это делает вам честь. Но сами-то вы в это верите, а, Кирсти?
Она отвернулась, тряхнула головой и, выходя из комнаты, сказала своим обычным деловым тоном:
– Передайте Мэри, что чистое белье находится вон там, во втором ящике.
Филип немного посмеялся, подметив внезапный переход Кирстен к спокойному деловому тону, но постепенно смех его угас, уступив место все возрастающему возбуждению. Чувствовалось, истина находится где-то рядом. Эксперимент с Кирстен удался, большего от нее вряд ли удалось бы добиться. Раздражало ее навязчивое беспокойство за его судьбу. Пусть он калека, но это не значит, что с ним легко будет справиться, как она полагает. Он тоже, слава богу, сумеет за себя постоять… разве пропала острота реакции? Да и Мэри почти от него не отходит.
Филип вытащил лист почтовой бумаги и начал писать. Пометки, имена, вопросительные знаки… Надо отыскать уязвимые места.
Неожиданно он кивнул и записал: «Тина»…
Подумал… Вытащил другой лист.
Когда вошла Мэри, он едва взглянул на нее.
– Что ты делаешь, Филип?
– Пишу письмо.
– Хестер?
– Хестер? Нет. Даже не знаю, где она остановилась. Кирсти недавно получила от нее открытку без указания адреса отправителя, наверху написано: «Лондон», вот и все. Кажется, Полли, ты ревнивая, а? – Филип усмехнулся.
– Возможно.
Она взглянула на него своими холодными голубыми глазами, и ему стало не по себе.
– Кому ты пишешь? – Мэри подошла поближе.
– Прокурору, – бодро ответил Филип, хотя в душе зашевелилась холодная злость. Неужели даже письмо нельзя написать, чтобы тебе не учинили допрос?
Потом он взглянул ей в лицо, и сердце его смягчилось.
– Шучу, Полли. Я пишу Тине.
– Тине? Зачем?
– Тина – ближайший объект, который я намерен атаковать. Куда ты, Полли?
– В ванную, – сказала Мэри и вышла из комнаты.
В ванную, как в тот вечер, когда случилось убийство… Филип вспомнил их разговор об этом и рассмеялся.
– Входи, сынок, – ласково произнес помощник инспектора Хьюш. – Послушаем, что скажешь.
Сирил Грин тяжело вздохнул. Он и слова не успел вымолвить, как вмешалась его матушка:
– Как вы верно подметили, мистер Хьюш, времени у меня не было за всем уследить. Дети времени не оставляют. Только и разговоров, что о космических кораблях и прочих премудростях. Приходит он домой и говорит: «Мам, я только что видел, как спутник спускался». Хорошо, думаю, а до того была летающая тарелка. Час от часу не легче. Совсем эти русские головы им заморочили.
Помощник инспектора вздохнул и подумал, насколько легче было бы жить, если б мамаши не увязывались за своими сыночками и не заставляли его выслушивать всякую чушь.
– Хорошо, Сирил, – сказал он, – ты пришел домой и рассказал маме – не так ли? – что видел русский спутник или что-то в этом роде.
– Тогда еще я не все понимал, – ответил Сирил, – я был маленький. Два года прошло с тех пор. Конечно, теперь разобрался бы лучше.
– В малолитражке они приехали, – вставила мамаша, – в то время малолитражки были в диковину. Здесь таких и не видели, понятное дело, увидел ее… вся красным сверкает… и не сообразил, что это всего-навсего обычный автомобиль. А когда на следующее утро мы узнали про миссис Эрджайл, то Сирил и говорит мне: мам, говорит, это русские, говорит, спустились на своем спутнике, вошли к ней в дом и убили ее. «Не мели вздор», – отвечаю. А потом в тот же день прослышали, что ее собственного сына арестовали.
Помощник инспектора с невозмутимым видом снова обратился к Сирилу:
– Насколько я понимаю, это произошло в тот вечер? В какое время, не помнишь?
– Я чаю попил, – сказал Сирил и тяжело засопел, припомнить давнее стоило ему немалых усилий, – а мама была в институте, потом я снова вышел на улицу к ребятам, и мы немного поиграли возле новой дороги.
– Что вы там делали, хотелось бы знать, – вставила мамаша.
В разговор вмешался полицейский Гуд, добывший этим утром весьма многообещающие сведения. Ему было доподлинно известно, чем занимался Сирил с ребятами на новой дороге. Некоторые домовладельцы жаловались, что у них пропадают хризантемы, а полицейский Гуд знал, что есть в деревне некоторые жители, подбивавшие молодежь снабжать их цветами, которые они потом относят на рынок. Правда, подобные случаи почти отошли в прошлое. Гуд тяжело вздохнул и сказал:
– Дети есть дети, миссис Грин, они там играли.
– Да, – подтвердил Сирил, – просто поиграли в одну или две игры, и все. И тут я ее увидел. «Ку, – говорю, – что это за штука?» Конечно, теперь-то я знаю, не ребенок уже. Это была просто малолитражка, такая красная-прекрасная.