— Похоже, у него было совсем не радостное детство там, на равнине, — говорит Малин.
— Да, мне представляются кошмары, когда я думаю обо всей этой дряни.
— Поедем к Никласу Нюрену?
— Малин, мы же звонили ему по меньшей мере раз десять. Он может подождать до завтра. А сейчас отправляйся домой, к Туве, и отдыхай.
Одиннадцатое февраля, суббота
Поезд идет.
Йоран Кальмвик лежит, вытянувшись на диванчике в своем купе и предоставив мыслям полную свободу.
«Осталось ли хоть что-нибудь, ради чего стоило бы возвращаться домой? — думает он. — Если очень долго прожить на чужбине, то чужбина станет домом. И я, во всяком случае, кое-что подобрал по дороге».
За окнами поезда темно, но он не может спать, несмотря на монотонный стук состава по рельсам, и на то, что он один в купе первого класса, и на хрустящие простыни, теплые и мягкие, самой своей свежестью навевающие сон.
Билет оплачивает энергетическая компания «Статойл».
Он спрашивает себя, сколько еще можно так выдержать.
Пришло время что-то менять. Ему сорок восемь, и десять из них он живет двойной жизнью, лжет Хенриетте прямо в лицо каждый раз, когда возвращается.
Но она, как видно, ничего не подозревает.
Ей нравится, похоже, что у нее всегда есть деньги, что можно не работать и ни в чем себе не отказывать.
С парнем хуже.
С каждым разом он все больше отдаляется.
А все эти истории в школе? Неужели он действительно такой?
«Чертенок, — думает Йоран Кальмвик, поворачиваясь на другой бок. — Разве так трудно вести себя по-человечески? Ему ведь уже пятнадцать, и он всегда получал то, что хотел».
Может, было бы лучше собрать вещи и уехать? Перебраться в Осло наконец? Попробовать.
Работать в это время года — просто ужас. На буровой под ледяным ветром промерзаешь насквозь. Между сменами не успеваешь согреться, членам бригады не хватает сил даже на разговоры.
Зато мне хорошо платят.
Им выгодно иметь опытных людей на платформе, это окупается. Представить себе только, сколько они потеряют, если производство остановится! А шланги словно холодные черные змеи, дышащие кошмарами.
Скоро Норрчёпинг. Потом Линчёпинг.
И я дома.
Без пятнадцати шесть.
Хенриетта не встретит его у поезда. Она давно уже перестала это делать.
Дома.
Если это можно назвать домом.
Спальный вагон из Осло проследует далее через Стокгольм до Копенгагена. Неторопливый поезд с людьми, спящими и бодрствующими.
Шесть пятнадцать. Через шестнадцать минут поезд прибывает, а утро едва-едва дает о себе знать. Похоже, похолодало. Но Малин нашла в себе силы подняться: хотела увидеть, действительно ли Йоран Кальмвик приедет этим поездом, как ей сказали, и если это так, выяснить, что у него за секреты.
Она звонила охранникам фабрики «Коллинз». Они проверили свои журналы: Карл Мюрвалль находился на территории предприятия с девятнадцати пятнадцати среды до семи тридцати утра следующего дня. Работал сверхурочно над серьезным обновлением системы, которое проводилось согласно плану. Она спросила, нет ли другого выхода с территории и не мог ли он каким-нибудь образом проскочить. Но охранник отвечал в полной уверенности: «Он был на месте всю ночь. Никакого другого выхода, кроме как через главные ворота, не существует. Ограда оснащена датчиками, за которыми мы следим из своей будки. Любое повреждение заметили бы немедленно. И потом, когда мы обходили территорию, он был наверху, в серверной комнате».
Вчера Малин и Туве ужинали вместе, говорили о Маркусе. Потом смотрели фильм про розовую пантеру, и через десять минут Малин уснула.
Она представляет себе, как в эту минуту поезд проезжает по мосту через Стонгон.
«Клоетта-центр» как космический корабль по левую сторону, а трубы энергетических предприятий «Текниска веркен» тяжело пыхтят, выпуская дым, и буквы на логотипе горят красным, будто глаза на неудачной фотографии.
Поезд приближается, увеличиваясь в размерах, вот уже локомотив достиг перрона — огромный снаряд, произведение инженерной мысли.
Малин одна на станции. Она хлопает руками по своему пуховику, натягивает шапку поглубже.
«Никакой Хенриетты Кальмвик, — думает она. — Из встречающих одна я, и то потому, что охочусь за убийцей».
В поезде открывается одна-единственная дверь, через два вагона, и Малин спешит туда, чувствуя, как холодный воздух врывается в легкие. На перрон выходит один-единственный человек с двумя большими красными дорожными сумками в руках.
Обветренное лицо, тяжелое и в то же время мускулистое тело. Во всем его облике чувствуется привычка к морозу и лишениям. Синее пальто даже не застегнуто.
— Йоран Кальмвик?
— Да, а вы кто? — Мужчина смотрит удивленно.
Дверь вагона закрывается, и свисток кондуктора почти заглушает голос Малин, называющей свое имя и должность.
Когда свист смолкает и поезд покидает перрон, она быстро излагает суть дела.
— То есть вы пытались со мной связаться?
— Да, — отвечает Малин, — чтобы кое-что выяснить.
— Стало быть, вы знаете, что меня не было на платформе?
Малин кивает.
— Мы можем поговорить в моей машине, — предлагает она. — Там тепло. Я оставила мотор работать на холостом ходу.
Йоран Кальмвик соглашается. Он смотрит с облегчением и в то же время виновато. Через минуту он уже сидит рядом с ней в машине, на пассажирском сиденье. В его дыхании чувствуется сильный запах кофе и зубной пасты. Он говорит, так что у нее нет необходимости задавать вопросы.
— У меня есть женщина в Осло, уже почти десять лет. Вот уже десять лет я лгу Хенриетте, а она по-прежнему верит, будто я работаю три недели и две отдыхаю, в то время как на самом деле все наоборот. Эту лишнюю неделю я провожу в Осло, с Норой и мальчиком. Мне нравится ее сын, с ним проще, чем с Йимми. Я никогда не понимал этого парня.
«Потому что ты никогда не бываешь дома», — думает Малин.
— А оружие? У вас есть какие-нибудь мысли по поводу того, где Йимми мог взять оружие?
— Нет. Я никогда не интересовался ничем подобным.
— И вы ничего не знаете о том, что он вытворял с Бенгтом Андерссоном?
— Увы.
«Потому что ты никогда не бываешь дома», — снова думает Малин.
— Мне нужен телефон вашей женщины в Осло.
— Хенриетте обязательно знать? Я не решил, хочу ли этого. Я пытался ей рассказать, но вы же понимаете, как бывает. А теперь она может узнать…