– Нет, никто.
– И почему за два года до этого так же поспешно уехала из Гернона, тоже неизвестно?
– Нет. Может быть, следует обратиться туда... – Женщина нерешительно помолчала, затем все же осмелилась спросить: – Послушайте, лейтенант... Вы не могли бы объяснить мне, какое отношение имеет это расследование к взлому в моей школе?
– Я объясню позже. Вы сейчас едете домой?
– Я? Да... конечно...
– Захватите с собой все документы, касающиеся Фабьенн Паско, и ждите моего звонка.
– Но... Хорошо, я так и сделаю. Когда примерно вы позвоните?
– Еще сам не знаю. Скоро. И тогда все вам объясню.
Карим повесил трубку и снова изучающе взглянул на машины, припаркованные рядом с кабиной. «Ауди», «БМВ», «Мерседесы» – блестящие, современные, скоростные, но, увы, все с противоугонными устройствами! Он посмотрел на часы: уже больше девяти. Пора побеседовать со старым хищником. Лейтенант набрал номер прямого телефона Анри Крозье. Заслышав голос Карима, комиссар взревел:
– Будь ты проклят, сукин сын! ГДЕ ТЫ?
– Я продолжаю расследование.
– Надеюсь, по пути сюда?
– Нет. Мне нужно съездить еще в одно место. В горы.
– В горы?
– Да. В Гернон. Это маленький университетский городок возле Гренобля.
Наступила пауза. Затем Крозье медленно сказал:
– От всей души желаю тебе запастись убедительным объяснением, иначе...
– У меня оно уже есть, комиссар. Мой след ведет в этот город. Я думаю, что разыщу там наших осквернителей.
Крозье молчал. Казалось, апломб Карима лишил его дара речи. Воспользовавшись замешательством шефа, лейтенант пошел в наступление:
– Есть новости о машине?
Комиссар что-то промычал. Карим повысил голос:
– Так есть или нет?
– Мы нашли и машину и владельца.
– Каким образом?
– Разыскали свидетеля на Сто сорок третьем шоссе. Крестьянин. Возвращался ночью домой на своем тракторе. Около двух часов мимо него проехала белая «Лада». Он успел засечь только номер департамента. Мы проверили: машина действительно там зарегистрирована. Когда она проходила техосмотр, у нее были заводские, славянские покрышки. Это НАША машина. Скажем так, я уверен в этом процентов на восемьдесят.
Карим призадумался. Очень уж своевременно подоспела эта информация, даже подозрительно.
– Ас чего это вдруг у вас объявился свидетель?
Крозье усмехнулся.
– Потому что в Сарзаке творится черт-те что. Прибыли парни из центральной уголовки, которые скромностью никогда не отличались. Они тут разыгрывают спектакль в духе Карпантра, как будто у нас осквернили не одну могилу, а целое кладбище. – И Крозье злобно выматерился. – Ну и конечно, эти шавки журналисты тут как тут. В общем, мы по уши в дерьме, парень.
Карим сжал зубы.
– Назовите мне имя владельца и его город, быстро!
– Карим, так с начальством не разговаривают, я тебе...
– Имя, комиссар! Вы еще не поняли, что это МОЕ расследование? Что я один держу в руках все нити этого дела?
Крозье сделал паузу, без сомнения, стараясь взять себя в руки. Когда он наконец заговорил, его голос звучал вполне бесстрастно:
– Карим, за всю мою карьеру никто еще не говорил со мной таким тоном, как ты. Так вот, ты сию минуту отчитаешься о «твоем» гребаном расследовании. Иначе я сейчас же объявляю тебя в розыск, сучий ты потрох, и тогда пеняй на себя!
Его интонации ясно говорили, что лучше с ним не препираться. Карим в нескольких словах доложил о результатах своей поездки. Он рассказал историю Фабьенн и Жюдит Эро и о том, как мать дала ребенку вымышленное имя, описал их паническое бегство, несчастный случай на шоссе, стоивший девочке жизни. Крозье выслушал все это и недоверчиво хмыкнул:
– Ну прямо целый роман!
– Смерть – это и есть роман, комиссар.
– Н-да... Но, как бы то ни было, я не вижу связи между твоими россказнями и нашим ночным делом.
– Вот что я скажу вам, комиссар: Фабьенн Эро вовсе не была безумна. Ее преследовали не демоны, а люди, реальные люди. И я думаю, что именно эти люди прошлой ночью побывали в Сарзаке.
– Что?
Карим сделал глубокий вдох, стараясь успокоиться.
– Я думаю, они хотели что-то проверить. Что-то, что им было уже известно раньше, но вдруг какое-то событие, случившееся в другом месте, пробудило в них сомнение.
– И где же ты собираешься их разыскивать, этих людей? А главное – кто они?
– Понятия не имею. Знаю лишь одно: демоны вернулись, комиссар.
– Ну, теперь уж ты сам бредишь!
– Может быть, но факты налицо: они обокрали школу Жана Жореса и проникли в склеп Жюда Итэро. Прошу вас, комиссар, назовите мне имя осквернителя и город, где он живет. Я хочу знать, не из Гернона ли он. Мне кажется, ключ к этой кошмарной тайне находится именно там.
– Ладно, записывай. Имя: Филипп Серти. Адрес: улица Мориса Блаша, дом семь.
Голос Карима задрожал от нетерпения:
– Город, комиссар! Какой город? Гернон?
Крозье, помолчав, ответил:
– Да, Гернон. Уж не знаю, каким чудом ты до этого додумался, но, черт меня подери, ты и вправду идешь по самому горячему следу.
Фотографии немецких спортсменов внезапно ожили. Атлеты с подбритыми висками бежали по довоенному берлинскому стадиону. Стремительные. Могучие. Великолепные. Их бег был неровным, прерывистым, словно мелькание кадров старого фильма на скверной зернистой пленке с пляшущими точками и полосами. Он видел, как мчатся эти люди по гаревой дорожке. Слышал топот их ног и учащенное хриплое дыхание, не совпадавшее с ритмом бега.
Но что-то в этой картине смущало его. Лица спортсменов казались слишком темными, слишком суровыми. Надбровные дуги чрезмерно выдавались вперед. Что же скрывалось в этих темных провалах под густыми бровями? И вдруг, под истерический, громовой рев трибун, атлеты вздымали лица к свету, и Ньеман с ужасом видел пустые орбиты с вырванными глазами. Но это не мешало им ни видеть, ни бежать. Напротив, в глубине окровавленных глазниц что-то зашевелилось, оттуда донеслись какие-то чавкающие звуки, показались странные огоньки...
Ньеман вздрогнул и проснулся в холодном поту. Мерцающий светлый экран включенного компьютера слепил глаза, как лампа на допросе у следователя. Он встряхнулся, спрятал лицо в воротник и украдкой глянул на окружающих: слава богу, кажется, никто не заметил, что он дремал и вместо сладких снов видел кошмар, в котором появились персонажи фотографий, висевших в квартире Софи Кайлуа. То были кадры из фильма, снятого женщиной-режиссером нацистской Германии; он не запомнил ее имя.