В комнату заходит высокий костлявый парень. На брови надвинута серая шапка. Взгляд сонный, но вместе с тем цепкий. Анна-Карин тут же понимает, кто это. Юнте.
— Эта дверь должна быть закрыта, — говорит он.
— Она была открыта, — отвечает Анна-Карин. — Я не знала…
Глаза Юнте сужаются. Он подходит ближе, и Анна-Карин отступает, пока не ударяется спиной о стол.
— Какого хрена ты здесь делаешь?
Анна-Карин направляет на него свою силу, пытается охватить его мягким приятным чувством. Юнте останавливается. Склоняет голову набок. Это напоминает Анне-Карин какого-то зверя, который прислушивается, нет ли опасности. Потом его лицо расслабляется, но настороженность не исчезает. Анна-Карин не может овладеть его сознанием полностью. Может быть, это из-за пива, думает она.
— Анна-Карин? — слышится голос Яри.
— Я здесь! — кричит Анна-Карин в ответ чуточку громче, чем следует.
Она чувствует необыкновенное облегчение, когда Яри заходит в комнату.
— Привет, малышка, — говорит он, улыбаясь.
— Кто она? — спрашивает Юнте, по-прежнему с подозрением в голосе.
— Все нормально, она со мной, — отвечает Яри. — Анна-Карин, это Юнте, хозяин вечеринки.
Яри поднимает прозрачную бутылку с коричневой жидкостью и подмигивает Анне-Карин.
— Это получше пива, — торжествующе заявляет он.
— Забирай отсюда свою уродскую телку и уродский алкоголь, — с отвращением говорит Юнте.
— Эй ты, — произносит Яри с угрозой и делает шаг в сторону Юнте.
— Все нормально, — быстро отвечает Анна-Карин. — Пойдем, Яри.
— Юнте иногда такой странный, — говорит Яри. Звуки вечеринки усиливаются по мере того, как они поднимаются вверх по лестнице. — У него весь мозг прокурен. Понимаешь? Я имею в виду, чем прокурен, понимаешь?
Он хрипло смеется и достает бутылку. Анна-Карин останавливается и берет ее. Ванесса и Линнея, по всей вероятности, все еще там, наверху.
Она делает глоток и чуть не задыхается. Во рту все горит огнем, но она заставляет себя проглотить. Теперь жжет в горле. Анну-Карин подташнивает, но она надеется, что Яри ничего не заметил.
— Неплохая фишка, да? — говорит Яри, улыбаясь.
— Угу.
Она делает еще один глоток. В этот раз дело идет лучше, как будто первый глоток лишил рот и горло чувствительности. Она снова запрокидывает бутылку, чувствуя, как жидкость льется ей в горло.
— Аккуратнее, — смеется Яри.
Из чувства противоречия Анна-Карин делает еще один глоток, прежде чем отдать Яри бутылку.
Она открывает подвальную дверь, и визжащий тяжелый рок ударяет в голову.
* * *
Мину снится Офелия. Как будто Офелия — Ребекка. Она тонет, и Мину пытается ее спасти. Заходит в реку. Там неожиданно глубоко, и Мину приходится бороться с течением, чтобы стоять прямо. Она пытается ухватиться за белую рубашку, которая надувается в воде вокруг Ребекки. Но рубашка выскальзывает из пальцев. Ребекка смотрит на Мину грустными глазами, как будто жалеет ее.
Мину… Мину, ты должна проснуться.
Мину протестует в полусне. Она не досмотрела сон. Ей нужно спасти Ребекку.
Просыпайся.
Она открывает глаза и спросонья оглядывает комнату. Глаза медленно привыкают к темноте и различают очертания хорошо знакомых предметов, которые сейчас демонстрируют взгляду всю палитру черно-серых оттенков. Мину пытается вспомнить, что именно разбудило ее, но сосредоточиться трудно.
Мину…
Сердце переворачивается в груди. Это голос, и вместе с тем как будто не голос. Он словно находится в ее голове, маскируясь под ее мысли. Он мягкий, приятный, но от него становится нестерпимо страшно.
Мину садится на кровати. Нащупывает ночник, находит шнур и нажимает на выключатель.
Она оглядывается. Тук-тук-тук — колотится в груди сердце, переполненное животным страхом. Остались одни инстинкты. Мину едва осмеливается дышать, чтобы не привлекать к себе внимание.
Ночник мерцает.
Поднимись.
Тело Мину слушается, поднимается с постели, начинает идти к двери.
И она понимает, что этот ужас уже находится внутри нее.
Выйдя в коридор, она видит, что дверь в ванную комнату полуоткрыта. До ее слуха доносится звук льющейся воды. Наполняется ванная. Шаг за шагом она приближается к этой двери.
Боли не будет, шепчет голос. Боли не будет, я обещаю.
Ноги Мину крадутся внутрь ванной комнаты, и дверь за ней тихо закрывается.
40
Яри ведет Анну-Карин в одну из маленьких комнат наверху. Подушки для сидения разбросаны на полу, в середине комнаты стоит стол для настольного тенниса. Две девушки достают друг у друга из стаканов льдинки и целуются, так что льдинки скользят изо рта в рот. Совершенно очевидно, что девушки делают это специально для парней, которые сидят тут же на подушках и смотрят на них.
Анна-Карин опирается локтями о стол для настольного тенниса. Весь мир раскачивается взад-вперед, как будто они в море. Чувствует она себя более-менее прилично, только трудно фокусировать взгляд на чем-то одном.
— Как ты себя чувствуешь? — спрашивает Яри.
Хороший, добрый Яри. С ласковыми-ласковыми глазами. Не может быть, чтобы он так смотрел на Анну-Карин только благодаря колдовству. Она и правда ему нравится. Она уверена в этом.
— Я чувствую себя офигительно, — говорит Анна-Карин.
Язык запинается и не слушается, как будто под наркозом. А голова отяжелела, и ее трудно держать прямо. Но Анна-Карин говорит правду. Ей офигительно хорошо. Она с Яри. Парнем своей мечты.
— Я стала такой не только потому, что всегда была толстой и страшной. Это, блин, мама виновата. Я уверена. Она настроила меня против парней. Она никогда…
Тут Анна-Карин вынуждена остановиться, проглотить рвотный позыв, который нарастает в горле. Она откашливается и осматривает комнату, где сидят на подушках и играют в приставку какие-то парни.
— Она никогда не сказала ни одного хорошего слова про вас. Не в смысле именно про вас. Вообще про парней. Врубились? — Анна-Карин не знает, смеяться ей или плакать. Все так прекрасно и в то же время так грустно. — Но вы такие охренительные. И знаете об этом, да? Я рада, что вы есть. Парни — это, блин, круто. Парни, парни, парни. Побольше парней!
Она понимает, что ведет себя как последняя дура. Она всегда думала: неужели пьяные люди не понимают, какими идиотами выглядят. Теперь она знает, что, когда человек пьян, ему все равно, выглядит он идиотом или нет. Ей вот совершенно все равно. Ни до чего нет дела. Как будто она стала легче на тысячу килограммов.