Мне это не понравилось и я забеспокоился за Петра и Галю. Однако какая-то другая моя мысль подсмеивалась надо мной, над моей казавшейся уже клинической подозрительностью.
Возвращаясь назад, в дом родителей Петра, мы очень спешили. Небо, казалось, просыпается и вот-вот разродится новым дождем. Одинокие капли уже падали вниз, на землю.
Мы только-только успели забраться на крыльцо и остановиться йод козырьком перед дверью, как пошел дождь.
Это осень, думал я. Она теперь будет держать нас под домашним арестом. В чужом доме мы будем мысленно зачеркивать числа и дни недели. Я буду ждать телефонного звонка, после которого мы сможем перебраться под киевский домашний арест. Нет, в Киеве все будет проще. Во-первых, у меня дома есть зонтик. Мы купим еще один и будем гулять под дождем. А может, дождь к тому времени прекратится? Тогда можно будет слушать шелест золотой осени под ногами…
Старик снова включил телевизор. Сам он сидел с газетой в руках. А старушка Ольга Мыколаивна возилась на кухне. За окном бесконечный дождь создавал иллюзию вечера.
Когда же вечер наступил и мы поужинали, я спросил у старушки, могу ли я перебраться в комнату к Гуле, раз Галя уже уехала.
Ольга Мыколаивна строго посмотрела на меня.
— Вы вэнчани чы распысани? — спросила она, — Нет.
— Тоди як можна? Цэ ж нэ по-людськы. Що Гулин батько скажэ?
Я тяжело вздохнул, понимая, что продолжать этот разговор можно сколько угодно, но результат будет один.
— Нэ сумуй, — улыбнулась старушка. — Якщо ты Гулю любиш, и вона тэбэ любыть, то можэтэ и потэрпиты!
Когда я поделился грустной новостью с Гулей, она рассмеялась.
— Ты чего? — спросил я.
— Точно, как у нас.
— А что, у вас разве венчаются?
— Нет, сейчас расписываются… в ЗАГСе… Венчаться красивее. Я, когда в Алма-Ате училась, по телевизору видела…
Я понимал, что не смогу жить в одном доме с Гулей и расставаться с ней по ночам. Все мои ночи тогда превратятся в один сплошной кошмар. Я буду обнимать подушку, слушать дождь и ощущать холод одиночества, от которого не избавят и несколько пуховых одеял. Нет, я просто свихнусь!
«Что тебе мешает обвенчаться здесь, в Коломые? — спрашивал я себя. — Нет, ничего не мешает… Что для этого нужно? Церковь и обоюдное желание».
— Давай обвенчаемся, — предложил я Гуле.
Она не ответила. Только улыбнулась широко, прикрыв свои раскосые глаза.
Видимо, представила себе наше венчание. Потом подалась вперед, обняла меня.
«Ладно, — думал я вечером, ложась на диван в гостиной. — Еще одну ночь потерплю, а завтра с утра начну действовать».
Ночью, проснувшись от какого-то шума, я выглянул в окно и снова увидел на улице напротив дома машину, в которой кто-то сидел, только в этот раз у него в руках была не книга, а газета.
Проснулся когда часы показывали полседьмого. Встал, оделся и заглянул на кухню. Ольга Мыколаивна закручивала трехлитровку огурцов.
— О, ты вжэ встав! — обрадовалась она. — Доброго ранку!
— Доброго ранку! — ответил я. — Ольга Мыколаивна, мы бы хотели с Гулей обвенчаться… Тут, в Коломые.
— А чого ж ни! — Глаза у старушки загорелись. — У нас така гарна цэрква тут! Трэба тилькы зи свящэн-ныком поговорыты, цэ ж вин ришае! Можэмо разом питы… писля обида.
Словно добрый знак, после обеда на небе ненадолго появилось солнце. Мы втроем с Ольгой Мыколаивной отправились в дорогу. В воздухе все еще пахло дождем, и улица была мокрая. Мы шли вдоль частных домов, вдоль разноцветных заборов.
— Цэ тут рядом, нэдалэчко, — говорила старушка. — Отут щэ хвылын пъять…
Вскоре впереди над дорогой вырос синий купол. Дорога вместе с домами и огородами немного поднималась на холм, и мы поднимались по ней. Перед нами выросла небольшая кирпичная церквушка. На макушке синего купола золотом отливал крест.
Дорога останавливалась перед воротами, ведущими во двор церкви Двор был небольшой."Слева и справа от церковных ворот стояло по деревянной скамейке.
Слева виднелся колодец. К нему вела отдельная выложенная кирпичом дорожка.
Дальше, за колодцем, стоял одноэтажный дом, крытый красной черепицей.
— Туды, туды нам трэба! — показала на дом Ольга Мыколаивна. — Там наш батюшка Олэкса жывэ.
Батюшке было лет тридцать с лишним. Худощавый, с длинными волосами, стянутыми сзади резинкой, и высоким с залысинами лбом. Встретил он нас радушно.
Усадил на старую тахту в гостиной, сам присел на стул рядом и всем видом показал, что готов слушать.
— То друзи мого сына, — сказала ему старушка. — Обвинчаться хочуть…
— Хрэщэни? — спросил, глядя на меня, батюшка Олекса.
— В детстве крестили, — ответил я. Он перевел взгляд на Гулю.
— А ты какой веры? — спросил по-русски.
— Никакой… — ответила она. — Казашка… Батюшка усмехнулся.
— Чай хотите? — спросил и, не дожидаясь ответа, ушел из комнаты.
— Вин добрый, його тут уси люблять, — сказала старушка.
Через минут десять мы вчетвером уже сидели за столом и пили чай. За окном снова светило солнце, и казалось, собиралось светить до вечера.
— Ей надо покреститься, — сказал, попивая чай, батюшка Олекса и кивнул на Гулю.
— Хорошо, — с готовностью сказала Гуля.
— Крестных надо выбрать, — продолжал батюшка. — Потом назначим день…
Услышав о крестных, я задумался. Выбрать крестных в городке, где мы и знаем только пару стариков? Хорошенькое дело!
Я бросил озабоченный взгляд на старушку. Она, словно догадавшись, о чем я думаю, успокаивающе кивнула мне.
Вечером за ужином Ольга Мыколаивна объявила, что хочет быть крестной Гули.
— А старый хай хресным батьком будэ — посмотрела она на Юрия Иваныча. — Своейи дочкы нэмае, так хай хоч хрэщэна будэ, щэ и така вродлыва, така красуня.
Я был рад, хотя происходящее означало, что я как бы становлюсь родственником Петра. Хотел ли я этого? И что скажет он, когда узнает? Эти вопросы я оставил без ответов. Я хотел Гулю. За всякое «хочу» надо платить, и плата, которую предстояло заплатить мне, была не самой высокой. Она была несколько необычной, эта плата. Азиатский калым сейчас показался бы мне более понятным. Но, как и результат путешествия, вопреки моим отчасти материальным ожиданиям оказавшийся чисто духовным, так и плата за возможность как можно скорее соединиться с любимой оказалась неисчисляемой в деньгах или ценностях.
Мне предстояло приобрести двух названных родственников и призвать Бога в свидетели чистоты своих помыслов. Думаю, что ради достижения этой цели я заплатил бы и больше.