– Вы меня слушаете? – строго спросила хозяйка.
– Да, да, – ответил он задумчиво.
Но она вдруг замолчала. И тогда Семен поднял на нее глаза.
– А как у него это началось? – спросил он.
– Что началось? – Дарья Ивановна одарила гостя вопросительным взглядом.
– Ну, любовь к темноте, к ночи…
Хозяйка квартиры задумалась.
– Когда-то он мне рассказывал, – прошептала она. – Я уже плохо помню… Кажется, когда он был ребенком и долго не засыпал, его родители в наказание на балконе вечером закрывали. А он там на луну и звезды смотрел. Он вообще луну очень любил. Больше, чем солнце… Тени от деревьев любил…
– А в какую-нибудь церковь он ходил? – осторожно спросил гость.
– Церковь? Нет. Его пытались затащить. То в одну, то в другую. Даже сюда какие-то «братья» и «сестры» приходили. Я их чуть с лестницы не спустила!
– А как называлась та церковь, от имени которой к вам приходили?
Дарья Ивановна задумалась.
– Нет, не помню, – мотнула она головой. – У меня в памяти чепуха не задерживается!
Семен вдруг спохватился. Посмотрел на часы.
– Вот черт! Мне позвонить надо! – произнес он нервно, вытаскивая из кармана мобильник.
– Звоните! Я могу выйти!
– Не нужно, у меня секретов нет.
– Даже у мертвых есть секреты, – Дарья Ивановна поднялась из-за стола и с задумчивой улыбкой на лице покинула кухню.
Зашла в гостиную. Вероника еще спала, несмотря на то, что за окном ярко светило солнце, а через открытую форточку в комнату залетал звон начинающейся весны. Дарья Ивановна задернула занавеску, закрыв ею балконную дверь. Села за стол спиной к окну. Смотрела задумчиво на спящую подругу.
Дверь в комнату скрипнула, открываясь.
– Вы извините, – зашептал Семен. – Мне на работу надо! Спасибо за кофе!
Дарья Ивановна кивнула.
– Вы заходите! – сказала ему негромко.
– Обязательно! – пообещал Семен.
На улице на мгновение остановился. Бросил взгляд вверх, на третий этаж старого кирпичного дома, в котором жила вдова аптекаря. Он бы с ней еще поговорил, но через сорок минут надо было встречать Володьку у молочной кухни и ехать с ним по уже знакомому маршруту в сторону Вышгорода. Разгрузиться там и подождать Геннадия Ильича, который должен подвезти какую-то очередную гуманитарную помощь.
А Дарья Ивановна сидела и смотрела на спящую Веронику. Любовалась спокойной красотой ее лица. Вспоминала себя в тридцатилетнем возрасте.
Вероника вдруг отвернулась лицом к стенке, зашептала что-то во сне. Дарья Ивановна подбежала к дивану, наклонилась, прислушиваясь.
– Вера, Верочка! Сейчас же вернись! Ты слышишь? Возьми маму за ручку!
Вероника замолкла, снова перевернулась на другой бок, потом легла на спину. Ее ресницы задрожали.
«Просыпается», – поняла хозяйка.
Подошла к двери в коридор. Открыла ее и закрыла пару раз, слушая приятный скрип не смазанных петель.
Вероника открыла глаза, смотрела некоторое время в потолок. Опять повернулась на бок лицом к окну, и ее лицо отразило удивление. Словно она не поняла, где проснулась.
Удивление исчезло, только когда взгляд Вероники замер на стоящей у двери подруге.
– Ой, я что, заснула у тебя? – голос Вероники был свеж и звонок.
– можешь душ принять! – предложила Дарья Ивановна.
– Нет, я только умоюсь!
Вероника поднялась и вышла в коридор, на ходу оправляя длинную юбку.
Вернулась минут через пять.
– Я с Семеном говорила, – голосом, наполненным таинственности, сообщила Дарья Ивановна.
– По телефону?
– Нет, он тут был, пока ты спала. Он у тебя очень чувствительный! Я даже не думала!
– А о чем вы говорили? – с опаской спросила Вероника.
– Об Эдике, о моем муже. Семен меня расспрашивал. С чего бы мне просто так твоему мужу о своем рассказывать?! Но это не главное! Главное то, что твой Семен очень чувствительный и сентиментальный.
– Ну и что? – не поняла Вероника.
– Чувствительные и сентиментальные мужчины всегда носят в своих бумажниках фотографии детей и, иногда, жен. Понимаешь?
– Ты хочешь сказать, что у него в бумажнике может быть фото нашей доченьки? – Глаза Вероники загорелись радостным и одновременно отчаянным огнем.
Этот блеск в глазах подруги немного испугал Дарью Ивановну. Но она, умудренная жизненным опытом, не показала своего испуга. Только утвердительно кивнула на слова гостьи.
Вероника задумалась. Теперь ее лицо выражало счастливое умиротворение.
– А если там нет фотографии? – спросила она вдруг.
Дарья Ивановна пожала плечами. Но губы Вероники продолжали спокойно улыбаться. Она подошла к окну, подставила свое лицо солнцу.
– Он домой отправился? – спросила, не оборачиваясь к хозяйке.
– Нет, на работу.
– Может, я тоже пойду уже. Надо в магазин зайти…
– Хорошо, – Дарья Ивановна покивала головой. – Мне насчет Эдика сейчас звонить. Бог его знает, что они скажут… Как там наша Аннушка с ее мужем? Ой, даже не знаю! Свалилось на нас всех столько и сразу!
– Я тебе перезвоню через пару часиков, – пообещала Вероника.
Нашла взглядом свои итальянские сапожки и, присев на стул, стала их надевать.
Киевская область. Вышгородский район
Перед самым началом праздника Геннадий Ильич поругался с отцом Онуфрием. Размолвка началась еще на улице, в присутствии Семена и Володьки. Но Семен сразу вежливо отошел в сторону, стал рассматривать подступавший вплотную к детскому дому сосновый лес, в котором еще лежали белые пятна снега, защищенные от солнечного тепла колючими вечнозелеными кронами. Ему удалось не услышать ни одного слова из этой негромкой словесной ссоры шефа со священником.
Легкий прохладный ветерок дул в лицо, шевелил коротко подстриженные волосы. Семен смотрел на мощные мачтовые сосны. Смотрел и думал об Алисе. Думал о том, что сможет, наверное, многое о ней узнать из дневника аптекаря. Аптекарю повезло – он встречался с ней наяву, днем. Она с ним разговаривала, здоровалась, улыбалась при встрече. Интересно: она на самом деле позировала ему, или все эти рисунки – просто игра воображения?
– Шеф! – окликнул Семена Володька.
Семен оглянулся. Депутата и батюшки рядом не было. Они уже зашли внутрь здания.
Небольшой актовый зал детдома мог вместить человек тридцать. Все девятнадцать детей в скучно-коричневых школьных костюмах сидели в первых двух рядах вместе с директором. На заднем ряду переговаривались между собой три старушки. Наверно, уборщицы или поварихи. На другом краю третьего ряда чинно молчали трое мужчин, один – преклонного возраста. К ним и подсели Семен и Володька.