– Вам куда? Домой? Давайте я вас подвезу.
Через пять минут непрерывно льющейся из Мартынова речи они уже проехали половину расстояния от того пункта, который старлей определил как «дом».
– Так что же вы хотите для своего независимого расследования? – поинтересовался парень, когда они встали на кольце площади Калинина. – Я что-то не совсем понимаю.
– Я вам сейчас объясню, – Мартынов заглушил двигатель и, разыскивая что-то в портмоне, распахнул его наполовину. Среди явившихся свету стодолларовых купюр, общим количеством толщиной в сантиметр, он разыскал бумажку и поднес ее к глазам. – Ага, это. Понимаете, Гера, в семьдесят восьмом году трое преступников в рабочем поселке Ордынское напали на женщину, «разгрузи…»… отобрали золото и, как это ни печально, убили. Нам достоверно известно, что двоих из троих нападавших уже нет в живых, но так же достоверно известно, что милицией был установлен третий. Все, что нас интересует, это личность этого подонка. Я работаю в отделе криминальных новостей, поэтому в некоторой степени знаком, как бы правильно выразиться… С системой расследования преступлений и порядком отправления правосудия. Я понимаю, что дело было отдано для расследования в прокуратуру, но наша редакция не скупится на представительские расходы…
Отщипнув от пресса две купюры, Андрей Петрович положил их сначала на панель, потом, бросив взгляд в лобовое стекло, убрал и положил деньги на сиденье старшего лейтенанта. Молодой парень даже не обратил внимания на этот изысканный психологический прием. Деньги он принял… На сиденье молодого милиционера появились еще две купюры.
– Я также понимаю, что при решении вопроса с человеком из прокуратуры могут возникнуть вполне обоснованные проблемы. К примеру, архив… Там работают женщины, которые утром завтракают, а ночью никак не могут расшевелить мужей, которым давно надоели.
На сиденье, под ногу парня, залезли еще две сотенных. Было на самом деле жарко. Парень снял пилотку и вытер платком лоб.
– Фамилия этого третьего, вот все, что интересует нашу редакцию. Мне, наверное, даже не стоит говорить о том, что источник информации остается для всех при этом не более как «достоверный». Было бы по-другому, нас, журналистов, уже давно бы перебили, как кур.
– Андрей Петрович, сейчас столько программ, занимающихся частными расследованиями… Расследуете, а потом наши коллеги начинают очень быстро вычислять тех, кто, помимо журналистов, этим расследованием занимался. Потом вам – премия «Журналист года», а мне – увольнение по дискредитирующим основаниям.
– Гера, никаких программ. Я же сказал – «частное расследование». Не телешоу «Частное расследование с Федей Федоровым», а – частное расследование. Есть небольшая разница. Это будет материал, на общем фоне которого интересующий меня персонаж будет лишь мазком в общей истории. Да и кому придет в голову болтать о том, что это именно вы помогли мне? Я, например, не собираюсь. Нужна фамилия человека и установочные данные на него. Вот, в принципе, и все. Я думаю, такая информация, на поиск и сбор которой уйдет не больше трех дней, шестисот долларов стоит. Ну, если не стоит, я готов их забрать. – И он забрал. – Однако если она стоит дороже…
И теперь, уже на колени старшему лейтенанту, легли восемьсот долларов.
– А это – номер моего мобильного телефона, – Андрей положил листок бумаги. – Я в погоне за материалом вообще никогда не сплю, так что, если позвонишь в три часа ночи, расстраиваться не буду.
Медленно свернув банкноты вместе с листком, старлей поместил их в карман рубашки.
– Хорошо, я сделаю все, что могу.
– Гера, не нужно делать все. Нужно узнать фамилию третьего преступника.
– Давайте дату преступления и фамилию потерпевшей…
Парень уже почти вышел из машины, когда его остановил вопрос:
– Гера, а ведь если в ГУВД узнают, что ты сделал, тебе попадет, правда?
Тот побледнел и снова опустился на сиденье.
– Нет, в смысле, Гера, если ты кому-нибудь скажешь, правда?
– Это же статья, – покривился старший лейтенант. – Вы что, издеваетесь?
– Нет, Гера, я-то – могила, – заверил, положив ладонь на грудь, Андрей Петрович. – Имеется в виду, что вот если ты об этом кому-нибудь скажешь…
Тот все понял, успокоился и вышел из машины.
– Телефон не потеряй! – крикнул ему вдогонку смеющийся Мартынов и включил зажигание.
Самые низкие цены не у дилера, а у сторожа. Ничего в этой России не изменилось.
Стрелки всех часов в мире провернулись ровно на час. Час из тех трех, по истечении которых нужно было убедиться в том, что во дворе потемневшего от старости оранжевого дома продолжает расти сосна, по которой можно было бы забраться на небо. Та самая, память о которой вынес из детства и пронес через всю свою жизнь Роман Сергеевич Гулько. Второй из двух Романов.…Они не расставались всю ночь. Андрей ласкал это упругое тело, полное страсти и любви, обнимал и сжимал, разжигая в себе все новый и новый приступ навалившегося наслаждения… Он не помнил, чтобы ему в его треклятой жизни хоть раз было так хорошо. Он и не мог помнить, потому что в этой жизни он не испытывал даже тысячной доли того, что имел сейчас. Эта женщина перечеркнула все, что было до нее. Драки, смерть, аварии, деньги, большие деньги, риск и работа были теперь не важны. Как не важен был приближающийся новый день, несущий в себе все перечисленное.
– Как бы заглянуть внутрь тебя? – едва слышно прошептала она с такой сосредоточенностью, словно она на самом деле собиралась это сделать.
– Зачем? – так же тихо спросил он.
Она вздрогнула и напряглась.
– Ты не спишь?
– Я спал. Секунду назад.
– Так не бывает, – она снова протянула к нему руку и провела по закрытым векам. – Любого мужчину сейчас даже пушка не разбудит.
Не открывая глаз, он улыбнулся уголками рта.
– Бывает. Я очень чувствителен к человеческой речи. В лагерях, если хочешь проснуться, нужно ловить слова даже во сне.
– Ты сидел? – лишь спросила она.
– Да. Два раза. Под Свердловском и Хатангой. Колонии строгого режима, если тебе, конечно, это интересно. Обычно сразу после этого у меня выясняют, за какие такие неправильные поступки мне в суде не подобрали места получше.
Маша сверкнула глазами, из чего становилось понятно, что женщина поняла обстоятельства, кто и при каких обстоятельствах видел эти тату, и ее оскорбил факт того, что она поставлена в очередь последней. Одна из многих…
– Не обижайся, Маша, – расшифровал он эту мгновенную реакцию. – Я прожил сорок три года, и было бы глупо предположить, что я не спал с женщинами. Вчера по телефону я сказал тебе, что обманываю. Кстати, я обманываю всех. Но пообещал никогда не поступать нечестно с тобой. Разве это не честно?
Действительно, было бы странно, если бы судьба все сорок три года мотала его по России с американским паспортом в кармане и не свела ни с одной бабой. Но все равно обидно…