Эти бесконечные плутания вокруг да около границы начали выводить из себя. Впрочем, в этот вечер он не жаловался. Олег неплохо себя чувствовал – пусть не в физическом, но в моральном плане. Навигатор в голове давал сбой, чужая земля не кончалась. Она и не могла закончиться – им удалось пробиться через груды бурелома и валежника метров на четыреста, как лес накрыла тьма. Светить фонарем было рискованно. На вопрос, понимает ли она что-то в окрестных лесах, Илзе провалилась в задумчивость, а потом осторожно поведала, что кое-что она понимает в окрестных дорогах, возможно, к одной из них они скоро выйдут – к проселку, соединяющему деревни Верте и Ауя. Там имеется пара хуторов, где хозяева ее знают… На этом месте нога девушки провалилась в «волчью» яму, она куда-то покатилась, сдавленно вскрикнув. Олег, задыхаясь от волнения, искал ее на слух по жалобным причитаниям, а когда нашел и обнаружил, что все в порядке, не считая рваного бушлата, стал истово благодарить провидение. Искушать судьбу уже не стоило. Темнота, возможно, друг молодежи и десантников, но не сегодня. И снова, как и прошлой ночью, он лазил по окрестным хвойным зарослям, резал лапник, собирал его в охапки. Выискивал подходящую норку в этом же овраге, чтобы далеко не ходить…
Не сказать, что они проснулись в жарких объятиях, но достаточно близко. Осенняя погода не делалась комфортнее. Те же облака, те же замогильные завывания ветра в кронах деревьев. Разъяренные «лесные братья» и их сообщники из группы «Омега» у края ямы не толпились. Особого холода Олег не чувствовал. С девушкой было сложнее. Она не спала, свернулась клубочком рядом с ним, уперлась в него коленями, обнимала себя за плечи и дрожала. В оливковых глазах, гипнотизирующих офицера, было много всего, но преобладало изумление. Он улыбнулся и провел ей пальцем по виску, убирая слипшийся локон. Изумление в оливковых глазах стало шире.
– С пробуждением, – прошептал он. – Как прошла ночь?
– Я замерзла, – пожаловалась Илзе. – И, кажется, простуду подхватила… – Она немного похрипывала.
– Ну, простуда – не пуля, – грубовато пошутил Олег. – Вылечим, вернем, как было. – И предложил, отчаянно смущаясь: – Обниму?
– Давай. – Она кивнула и подалась к нему. Он прижал к себе упругий грязный комочек. Она засопела ему в бронежилет, согреваясь. «Что я знаю об этой девушке? – начал размышлять Олег. – У нее своя жизнь, своя работа. Своя страна, имеющая к твоей стране ряд принципиальных претензий. Нас разделяют бесконечные барьеры политического, социального и психологического плана. Дома, может статься, муж непоеный, дети строем по лавке. Хотя с детьми, пожалуй, перебор. А вот с мужем…»
– Успокой меня, пожалуйста, – волнуясь, прошептал он. – Что там с мужем?
– Ждет, волнуется… – И когда он замер с похолодевшим сердцем и застывшим воплем в душе, тихо засмеялась: – Ладно, шучу, нет никакого мужа.
– Фу ты, черт, – пробормотал он. Отлегло от сердца. – А кто есть?
– Ну, кто-то есть, – весьма туманно отозвалась девушка. – Ухаживает за мной один парень. Валдис Петерсонс – очень представительный и работает в Бюро внутренней безопасности Государственной полиции. Предлагает переехать к нему в Угаву. Дарит цветы каждую пятницу, катает на «Камри» по ресторанам. Копит деньги на черный «Мерседес»…
«Продажный полицейский», – с неприязнью подумал Олег и спросил:
– А ты?
– А я не знаю. Я думаю…
– А почему в полицию пошла работать?
– Не помню… – Она опять засмеялась, и дрожащие пальчики робко дотронулись до мужского плеча. – У меня отец всю жизнь проработал в Центральном управлении уголовной полиции. И при Советском Союзе он в милиции работал, и после…
– Ты неплохо знаешь русский язык для своих младых лет…
– Нужно бабушке сказать спасибо – той самой бабушке, что живет в кукольном домике на окраине Домбеле. Так уж сложилось, Олег, бабушка у меня русская, дедушка – латыш. Она приехала в Латвию в 52-м, когда ей было восемнадцать лет. В те годы многие из Союза сюда приезжали. Она принципиально не учила латышский и даже сейчас очень плохо в нем ориентируется… Здесь она училась – в Рижском политехническом, здесь познакомилась с дедушкой. Получается, что моя мама наполовину русская, хотя по ней и не скажешь. А я на четверть русская – хотя по мне тем более не скажешь. Когда я была маленькой, месяцами жила у бабушки, у нее и набралась, она ведь со мной только по-русски разговаривала… А ты, конечно, женат? – Она отстранилась и очень пристально на него воззрилась.
– Не женат и никогда не был, – с гордостью сообщил он. – Почему спросила?
– Не знаю, – смутилась Илзе. – Нужно же о чем-то спросить… Ладно, вставать пора, а то лежим тут в недвусмысленных позах.
– Думаешь, папарацци набегут?
Она засмеялась и села на колени. Извлекла из бокового кармана грязного бушлата миниатюрную расческу и стала приводить себя в порядок. Олег устроился поудобнее и с интересом за ней наблюдал. Он мог поклясться, что это было лучшее, что он наблюдал в своей жизни! В желудке воцарился вакуум, подкатил воздушный шарик к горлу и начал то спускаться, то надуваться…
– Холодно… – Илзе передернула плечами.
– Ничего, – успокоил Олег. – Еще девять месяцев…
– И что? – Она не поняла, на всякий случай испугалась.
– И снова лето.
Девушка прыснула.
– Ты до сих пор лежишь? Тебя уже не ждет Родина?
«Родина прекрасно может какое-то время обойтись и без меня», – подумал Олег.
– Прости, – сказал он. – Расслабился тут с тобой. Отринул, так сказать, тщету и суетность бренной повседневности.
– Послушай, прекращай меня смешить, – прошептала она. – Мы с тобой угодили в ужасное положение. Ты – преступник, я должна тебя ловить, выполнять свою работу – мне за это, в конце концов, платят, хотя и немного. Нас обоих хотят убить, а ты еще и потерял своих товарищей… А он лежит и меня смешит. Ты уже придумал, что надо делать?
– Нет, – признался он. – Голова нужна не для того, чтобы думать.
– А для чего? – удивилась Илзе.
– Для того, чтобы не думать.
– Я так и знала, – всплеснула она руками. – Все русские мужчины ленивые животные, как вас ваши женщины терпят? Ты, кстати, знаешь, что уже полдень?
Он подлетел.
– Чего?!
Голод обострял мыслительные способности. Они шли по лесу друг за другом, держась юго-восточного направления, старались не наступать на сухие ветки и обходить открытые участки. Смешанный лес подозрительно помалкивал. Он замирал через каждые двадцать метров, блокировал все чувства, кроме слуха. Вот сухая ветка сломалась – ветер *censored*ганит. Вот крупная птица семейства совиных с оттопыренными ушами грузно сорвалась от дерева, помахала крыльями и уселась обратно. Что случилось с его товарищами? Жив ли Шура? Доковылял ли Болдин до указанного места? Удалось ли прорваться до границы остальным, не потеряли ли Джоанну? Вопросы вспыхивали в голове, как звезды в безоблачную ночь. До квадрата, оговоренного Олегом, километра три, но эта дистанция, учитывая естественные и «искусственные» препятствия, может вылиться в новую бесконечность. Основное условие – противник не тупой. Убитых полицейских и машину действительно спрятали. Копы ищут своих, но задействованы ли в этом дополнительные силы, или пока обходятся малым числом? И где они, собственно, ищут? Там, где светлее? Если Джоанна еще не попалась, то бандиты при содействии спецназа будут продолжать упорствовать в ее поиске. Известно ли им, что сбежавшая работница полиции крутится по лесу с российским десантником? Казалось бы, откуда? Все, кто видел их вместе, уже мертвы. Или не все?