Вдруг убитый зверь издал тихий, какой-то сонный рык. Василий замер как вкопанный и испуганно попятился. Рык перешёл в разъярённый рёв. Лесной исполин поднялся на задние лапы. Борису он показался неестественно огромным: метра три высотой, очень широким в корпусе. Перепуганный счетовод бросил ружья и помчался к лабазу. А живая гора стремительно надвигалась на парализованного ужасом Василия, который теперь казался маленьким и жалким перед этим воплощением величия дикой природы. Борис поспешил на выручку напарнику. Правда, у него самого стали ватными ноги от страха. Элементарная осторожность требовала стрелять по зверю с максимально возможной дистанции, чтобы в случае промаха успеет взобраться на лабаз. Но стоило Борису прицелиться по медведю, издали, как ему сразу стало ясно: «Нет, видимо, придётся лезть чёрту в зубы!» Даже надёжный карабин Мосина, с которым он сюда приехал, требовал должного навыка обращения с ним. Борис же был в охотничьих делах новичок. Между тем требовалось произвести гарантированно точный выстрел. Если немедленно не остановить зверя, через считанные мгновения он сгребёт безоружного «принца» в охапку, подомнёт под себя и пустит в ход свои страшные челюсти и когти. Борис подбежал к Сталину и встал рядом плечом к плечу. Медведь в этот момент находился в каких-нибудь десяти шагах от них. Более не мешкая, Нефёдов аккуратно прицелился в то место, где у медведя должно находиться сердце, и нажал на спуск. Гром выстрела, страшный рёв. Медведь опустился на четыре лапы и побрел через поле к дальнему лесу, то и дело оглядываясь на людей. Борис стоял ни жив ни мёртв.
На следующий день деревенские мужики нашли тушу раненного Борисом медведя в лесу — в нескольких километрах от места стычки. Его прекрасно выделанную шкуру они через месяц преподнесли Василию, но тот отдал её Нефёдову. Этот случай чрезвычайно укрепил их отношения. Василий не любил вспоминать об этом эпизоде. Но Нефёдов чувствовал по отношению патрона, что тот понимает, кому обязан жизнью.
С того дня Нефёдов сделался фактически тенью своего шефа, везде сопровождая «принца». Так хотел Сталин, а его желания не обсуждались. Вдвоём они уезжали в калмыцкие или придонские степи и жили несколько дней вольными казаками. Брали коней у табунщиков — тех, которые лишь недавно узнали седло, и весь день весело летели по безлюдной степи, подбадривая друг друга лихими улюлюканьями. Вечером прямо в степи разжигали костёр и под донское вино и сыр местной выделки вели долгие задушевные беседы. Потом ложились спать, укрывшись одной шинелью.
Сталину нравились длинноногие, высокие скакуны донской или английской породы. Но Борис предпочитал низкорослых, зато невероятно крепких и выносливых калмыцких коньков. По своему опыту Нефёдов знал, что красота далеко не всегда функциональна. К примеру, самым красивым самолётом, который ему довелось видеть, был итальянский истребитель «Macchi МС. 200 Saetta». Хотя некоторые называли самолёт данной марки за своеобразный дизайн «выблюдком, помесью верблюда и арабской кобылы». Этой машине действительно было далеко до аэродинамической безупречности чистых линий «Спитфайра». И всё-таки итальянская машина обладала своеобразной мужественной красотой, воплотить которую в металле мог лишь авиаконструктор с родины Леонардо да Винчи и Микеланджело. Правда, несмотря на своё суровое очарование, «Саетта» оказалась неудачной машиной. Англичане часто сбивали эти истребители в Греции и в Африке.
Зато оказавшись на степной лошадке, Борис сразу вспоминал, как в Испании ему приходилось пилотировать поликарповский истребитель «И-153» — знаменитую «Чайку». Вот уж эту «барышню» с коротким бочкообразным телом московской купчихи при всём желании трудно было назвать даже хорошенькой, не то что красоткой! Многих поначалу удивляло, как могла появиться эта этажерка-биплан с полотняной обшивкой крыльев и фюзеляжа в наступившую эпоху цельнометаллических монопланов. Новый «ишачок» казался молодящимся стариканом, обманом пробравшимся на молодёжную вечеринку. Но после первых же боёв голоса скептиков смолкли. Более маневренного, скороподъёмного и вообще выдающегося по всем статьям истребителя Борису не приходилось видеть вплоть до самого конца войны…
В степи всегда вспоминалось самое лучшее, что было в твоей жизни. Такова природа этого уникального места. Здесь ты оказываешься один на один с собой и испытываешь настоящий полёт души! Конь под тобой вольный, дрожит от страха, норовит сбросить или укусить. Это похоже на первый испытательный вылет на новом — незнакомом тебе самолёте, который предстоит испытать на прочность. Чтобы подчинить его собственной воле, ты должен быть строг, но при этом не злоупотреблять своей властью. Как и новую машину, дикого скакуна можно превратить в тупое покорное животное, лишить природной мощи и красоты, если злоупотребить шпорами и плетью. Но если ты вёл себя с животным как с равным тебе партнёром, то к вечеру вы с ним уже друзья. В багряных пляшущих отблесках костра дико косит конь на тебя круглым вишнёвым глазом, опасливо шевелит ноздрями и всё же осторожно, деликатно принимает мягкими губами из твоих рук сахар или хлебный мякиш в знак особого доверия…
Душа отдыхала в таких побегах от мира обычных людей. Привстанешь на полном скаку в стременах: только зелёный океан под копытами твоего скакуна и безбрежная синева над головой! Ветер свистит в ушах, как когда-то в открытых кокпитах [20] довоенных истребителей, рассекаемой волной шуршит внизу высокая степная трава. Голову дурманит от свежести ветра и пряного аромата напоенных солнцем трав. Жаль, что такие выезды бывали нечасто!
Многие из окружения Нефёдова с нотками плохо скрываемой зависти в голосе поздравляли Бориса. Быть любимчиком сына вождя — разве может быть более верное средство добиться в жизни всего, о чём только можно мечтать?! Но обратной стороной такой удачи была обязанность принимать участие не только в делах важных и отрадных для души, но также и во всех кутежах своего патрона, фактически жить его жизнью. Вместе с Василием Сталиным Борис стал вхож в высший свет московской богемы и партийной элиты. В их компании часто бывали первые красавицы Москвы. Некоторые из этих дам предпринимали попытки закрутить роман с любимчиком Сталина-младшего.
С того времени, как Ольга ушла от него, Борис стал регулярно появляться на службе в сильном похмелье и даже навеселе, чего ранее никогда себе не позволял. Он вполне осознавал, что вошёл в крутое пике, грозящее жизненной катастрофой.
С большим трудом Нефёдову удалось уговорить жену дать ему ещё один шанс. И вот теперь было неясно, что с ней…
Борис взглянул в иллюминатор. «Дуглас» шёл на посадку…
После прилёта из Сочи в Москву беглому курортнику не удалось сразу же отправиться на поиски Ольги. Увидеться и поговорить с могущественным шефом тоже не вышло. Прежде Бориса двое суток продержали, словно под домашним арестом, в расположенном в черте аэродрома генеральском коттедже. Правда, обходились с ним действительно по-генеральски. Офицеры из личной охраны командующего развлекали Нефёдова игрой в бильярд, вечером из города привозили какой-нибудь фильм, и солдат-киномеханик крутил его прямо в столовой, превращаемой на время сеанса в уютный кинозал на несколько персон. Кормили «арестанта» тоже как в ресторане.