Катя подняла глаза и столкнулась с насмешливым взглядом хозяина кабинета.
– А вам-то зачем все это нужно? – спросила она. – Неужели так приятно ворошить чужое грязное белье?
– Ошибаетесь, – улыбка исчезла из его глаз, – никто не стал бы просто так, из пустого интереса, копаться в истории вашего появления на свет – ни я, ни даже она, – он кивнул на Зою Петровну.
Та сложила руки на груди и словно закаменела.
– Отвечу на ваши вопросы по порядку. Вы спросили, зачем она это сделала? Не зачем, а за что: за деньги! Наша Зоя Петровна, видите ли, по состоянию здоровья перешла работать в архив больницы. И там – от скуки ли или от врожденной добросовестности – стала штудировать старые медицинские карточки. И почерпнула для себя, надо полагать, много интересного в этом, как вы выразились, «грязном белье». Только интерес у нее был чисто деловой: она решила попробовать поторговать некоторыми секретами. Я верно излагаю, Зоя Петровна?
– Верно, – спокойно ответила она, – это был для меня единственный способ получить хоть какие-то деньги.
– Ну и как, – поинтересовалась Катя, невольно заражаясь ее спокойствием, – много вы… заработали?
– Не очень, – Павел улыбнулся одними губами, в то время как глаза его смотрели жестко. – Зое Петровне не очень-то везло – слишком много прошло времени. Кто-то сменил место жительства, кто-то – страну проживания, кто-то умер, кто-то развелся, чьи-то дети выросли, и их отцам было уже не так интересно узнать, что всю жизнь они платили алименты на чужого ребенка.
Катя отвернулась к аквариуму. Осьминог по-прежнему таращился на нее из-за обломков корабля.
– Если бы ваш отец был жив, она пришла бы к вашей матери, – продолжал Павел, – и та, конечно, заплатила бы за вот эту тетрадочку приличную сумму денег. Но опять-таки Зое Петровне не повезло: ваш отец умер, и ваша мать вполне могла указать ей на дверь. И тут в дело вмешался случай – в виде соседа по коммунальной квартире, бывшего вора, бывшего зэка, – в общем, человека больного, спившегося и нестоящего. Он опустился до того, что вламывается к соседям и шарит по шкафам и буфетам в надежде найти там заначенные деньги или спиртное. Денег он у Зои Петровны не нашел, зато нашел вот эти бумажки. И фамилия Седых его насторожила, потому что именно этого человека он хорошо знал раньше – они вместе сидели. И что-то они не поделили или он просто так решил сделать старому другу гадость.
«Зачем он мне все это рассказывает? – внезапно подумала Катя. – Зачем он тянет время? Для чего мне знать какие-то подробности? Ему хочется меня помучить перед смертью? Зачем он свел нас вместе с этой теткой с жутким голосом? Для чего он вообще притащил меня сюда, его подручные спокойно могли меня прикончить на месте…»
– Зоя Петровна! – Павел нарушил затянувшееся молчание. – Вы мне очень помогли, теперь можете быть свободны. Деньги получите у моего человека, он ждет вас за дверью.
Бывшая медсестра молча наклонила голову, повернулась на пятках и вышла из кабинета деловым шагом. Катя и осьминог проводили ее взглядами. Дверь отворилась – на пороге стоял Резаный. Он взглянул на Павла, тот чуть заметно прикрыл глаза. Глядя на ответную кривую ухмылку Резаного, Катя усомнилась, что этот тип используется хозяином для денежных расчетов. То есть в определенном смысле – если надо кого-то испугать или просто убить и отобрать деньги. Но он не по бухгалтерской части – да из Резаного такой же бухгалтер, как из нее, Кати, – укротитель львов!
– Ну, теперь мы поговорим по-простому, без церемоний! – оживился Павел. – Не будем терять время попусту. Ты небось думаешь, зачем ты мне так понадобилась?
Катя невольно отметила произошедшую с хозяином кабинета перемену: исчезли показные хорошие манеры, мягкий тон и приветливый голос, которые, правда, и так никого не могли бы обмануть. Теперь перед Катей стоял злобный опасный тип. Он оскалил в улыбке безупречные зубы, слишком белые для того, чтобы быть настоящими, уселся поудобнее и заговорил, выплевывая слова, как использованную жевательную резинку.
– Сама ты со всеми своими цацками, – он указал на брошку, что приколол ей к свитеру дядя Вася, – никому напрочь не нужна. Толку от вас, баб, никакого, одни неприятности! Ты – только пешка, разменная монета в большой игре. Думаешь, отчего Свояк, папаша твой настоящий, так пекся о том, чтобы никто не знал, что ты – его дочь? О матери твоей думал, не хотел ее семейную жизнь рушить?
Катя так и считала, но сейчас, услышав издевательские нотки в голосе хозяина кабинета, сочла за лучшее промолчать.
– Или, может, он не хотел девочке травму психологическую нанести: дескать, ее папа – это не папа, а дядя Вася… то есть, тьфу! Я уж и сам запутался.
Павел выскочил из-за стола и подошел к белесому растению. Кате показалось, что мертвенно-голубые цветы оживились и потянулись к хозяину за лаской, а скорее всего, за питанием. Один цветок приоткрылся, однако Павел и не подумал туда ничего положить. Цветок подождал немного, раскрылся пошире, как будто зевнул, и разочарованно захлопнул пасть.
«Хоть бы он ему что-нибудь откусил!» – в сердцах подумала Катя.
– Вот! – обрадовался Павел, потому что мысли эти, надо полагать, отразились на Катином лице. – Правильно сообразила! Не за тебя он боялся, а за себя! Потому что ему, вору в законе, ни под каким видом не положено было детей иметь, ясно? И если узнают об этом друзья наши общие из сходняка, то большие неприятности может Свояк поиметь. Даже неприятностями это не назовешь – полный кердык! Вот чего он боится больше всего! Очень ты для него опасна…
Светильник в форме лилового куба внезапно мигнул и погас. Яркая вспышка осветила перед мысленным Катиным взором все, что случилось в последние два часа. Она опасна для дяди Васи самим фактом своего существования. Он-то думал, что никто никогда не узнает об их родстве, а оказалось, что знает об этом слишком много народу.
– И за то, чтобы никто не узнал о его доченьке, он многое отдаст, поняла? – твердил свое Павел. – Вот тут мы с ним и сторгуемся, когда я карточку на стол брошу да тебя ему покажу!
– А если он не захочет торговаться? – медленно спросила Катя. – Что тогда со мной будет?
– Тогда я предъявлю тебя сходняку – и все, кончился Свояк! Был – и нету!
В висках ее стучало, перед глазами плавали разноцветные мухи, розовая орхидея в петлице Павла казалась ненастоящей, неживой, а искусственной, такие цветы продают бабушки на кладбище. Сколько ей тут просидеть предстоит? Пока они не разберутся с дядей Васей. И кто сказал, что после всего этого Павел ее отпустит? Она вспомнила кривую ухмылку Резаного, когда он пропустил вперед Зою Петровну и пошел за ней по коридору, и поняла, о каком «расчете» говорил Павел.
Зоя Петровна шла по длинному, извилистому коридору, напоминающему ход в лисьей норе, и напряженно размышляла. Этот… Павел, как он разрешил себя называть девчонке с испуганными глазами, конечно, очень опасный человек. И очень денежный. Так что сумма, которую запросила Зоя Петровна за свою информацию, для него форменный пустяк – всего-то пять тысяч долларов. Нужно было попросить десять, а то и все двадцать. Не обеднел бы! Зоя Петровна не зря всю жизнь проработала процедурной сестрой и уколола столько вен, что и не сосчитать. Она привыкла определять состояние человека по его рукам – если они дрожат, потеют, стало быть, человек нервничает. У могущественного хозяина кабинета руки не дрожали, однако он все время старался их чем-то занять – то вертел в пальцах какие-то коробочки и шкатулки, взятые со стеллажа розового стекла, то трогал белесое отвратительное хищное растение, то поправлял ядовито-розовую орхидею в петлице… Зоя Петровна была женщиной весьма наблюдательной. Сопоставив поведение хозяина кабинета с интерьером помещения и его странное пристрастие к хищному растению, она почти уверилась, что если закатать рукав шикарного светлого смокинга, то вена под ним окажется вся исколотой. Но сейчас хозяин кабинета был возбужден не наркотиками, а чем-то другим. Он был опьянен чувством приближающейся победы. Информация Зои Петровны была для него очень и очень важна. Жаль, что она не попросила побольше денег! Конечно, двадцать тысяч долларов – это уже перебор, она свое место знает и не зарывается, но десять было бы вполне… Но что сделано, то сделано, не в ее правилах менять свои решения.