Наконец, словно корабль после хорошего шторма, на кухню выплыл Пашка.
– Батя, – протирая заспанные слипшиеся глаза, он посмотрел на отца, – чего ты поднялся ни свет ни заря? Темень еще!
– Нас ждут великие дела, Паша, присаживайся. – Яковенко-старший открутил пробку и наполнил стаканы.
Прикрываясь от лампы, бьющей прямо в глаза, Пашка провел пятерней по непослушным волосам.
– Какие еще дела? – Он неприязненно посмотрел на стакан с мутноватой жидкостью.
– Ну, Паша, – отец бросил на него раздраженный взгляд. – Я вчера перед тобой полночи изгалялся, а ты еще меня спрашиваешь!
– А-а, – зевнул Пашка, – камушки, что ли?
– Ладно, – махнул рукой отец, – делаю скидку на то, что ты еще не проснулся. Давай выпьем и примемся за сборы.
– Какие сборы, батя? Водички бы попить.
Он поднялся и, прихватив стакан, набрал из крана воды. Отец подождал, пока он утолит жажду, а потом все равно заставил сесть за стол.
– Давай, – поднял он стакан, – один я не пью, а здоровье подправить нужно.
Пашка попытался было улизнуть, но Вилен Михайлович так зыркнул на него по старой конвойной привычке, что тот как подкошенный рухнул на табурет.
Выпив стакан до дна, Вилен Михайлович медленно выпустил из легких воздух и потянулся за пупырчатым огурчиком. Он взял его прямо рукой и, откусив половину, принялся с удовольствием хрустеть. Немного выждав, отрезал кусок ржаного хлеба и положил на него толстый шмат сала.
– Пей, не держи посуду-то, – прикрикнул он на сына, который все еще не мог опрокинуть в себя самогон, – это лекарство, а лекарство сладким не бывает. Зато потом будешь целый день как вот этот огурец. Учи вас, молодежь! Не держи, я сказал!
Пашка, стараясь не вдыхать запах самогона, с большим усилием сделал несколько глотков и хотел опустить стакан, но отец не позволил ему.
– До конца, я сказал.
Пашка снова наклонил стакан, и самогон потек у него из уголков рта.
– Теперь выдыхай, Паша, и закусывай. В нем градусов семьдесят будет, так что закусить просто необходимо, а то слизистую сожжешь.
Почти бросив стакан на стол, Пашка поднял банку и принялся пить огуречный рассол.
– Можно и так, – кивнул Вилен Михайлович и поднялся, чтобы поставить на плиту чайник.
Больше пить не стали. Вилен Михайлович сразу ожил, как будто выпил живой воды. Стал прибираться на столе, заваривать чай, резать сало. Да и Пашке полегчало.
После завтрака отец начал выгребать из шкафов вещи, что-то выбирать и откладывать в сторону, что-то складывать обратно. Из дальнего угла он достал аккуратно завернутый в тряпку «зауэр», купленный по случаю у одного спившегося охотника. Вилен Михайлович развернул двустволку, разломил пополам, посмотрел стволы на свет.
– Отличная машина, – он защелкнул ружье и прикинул его на руке, – и патрончики имеются.
Он достал несколько коробок с разноцветными патронами. Сын непонимающе глядел на него, сидя на диване.
– Ну, чего расселся? – повернулся к нему Вилен Михайлович.
– А чего? – Самогон слегка ударил Пашке в голову.
– Собирайся.
– Может, это… – неуверенно произнес Пашка, – завтра поедем?
– А чего тянуть? – бодро продолжал разбирать вещи отец. – Раньше сядешь, раньше выйдешь. Давай, давай, не спи. Поедем к Мирному, найдем тот улус, где Кюкюр жил.
– И чего мы там будем делать?
– Скажем, на охоту приехали. Может, и вправду пока поохотимся. Ружьишко опробуем. Походим, посмотрим, послушаем. Я так думаю, полярник туда не скоро доберется. Дороги наверняка все перекрыли, так что будет сам добираться…
– Пешком, что ли? – недоверчиво спросил Павел.
– Может, и пешком.
– Так это ж больше тыщи километров.
– Ничего, Паша, люди и не такие расстояния проходили. Тем более есть за что страдать. Знаешь, сколько там алмазов?! А, ну я уж тебе говорил.
* * *
Выехали под вечер. Вилен Михайлович хлебнул подсолнечного масла, чтобы не несло перегаром, и выбрался из дома. Бодро добрался до гаража, стоявшего в том же дворе. Он прихватил с собой пару ведер кипятка, чтобы не мучиться с двигателем. Отпер дверь гаража, оставив ведра снаружи, потом, забравшись в промерзший салон, открыл капот.
Протащив ведра с кипятком вдоль стены, начал лить на патрубок. Пар поднимался к потолку, заволакивая все пространство.
Вылив ведро, принялся за второе. Когда вода кончилась и во втором ведре, Яковенко отставил его и сел за руль. Провернувшись пару раз с натягом, стартер крутанул двигатель со всей мочи. Вилен Михайлович не выводил машину из гаража почти два года. То, что она завелась с пол-оборота, приятно взбудоражило его.
Подождав, пока прогреется двигатель, Яковенко вывел машину и запер гараж. Подогнал машину к подъезду. Загрузить собранные вещи не составило большого труда. Пашка сел рядом на переднее сиденье. Особого вдохновения он не испытывал. Но противоречить отцу не стал.
– Поехали, сын. – Яковенко-старший был бодр как никогда.
– Поехали, – отозвался Пашка.
Миновали КП. На небе загорелись первые звезды. «Зауэр» покоился в чехле на заднем сиденье. Сотню километров проехали молча. Пашке говорить не хотелось, Вилен Михайлович тоже молчал, думая о своем. Перед его глазами, словно звезды в якутском небе, ясно и чисто горели алмазы.
Вдруг Яковенко нажал на тормоза.
– Ты чего? – Пашка повернулся к отцу.
– Слышишь? – Вилен Михайлович опустил стекло и почти полностью высунул наружу голову.
– Чего слышать-то? – Пашка почти дремал, укачавшись на переднем сиденье.
– Неужели не слышишь?
– Не-а, – покачал головой Пашка.
– Вертолет, – Вилен Михайлович снова нырнул в машину.
– Мало ли здесь вертолетов летает, – пробубнил Пашка.
– Дурак ты, Пашка, – без злобы ответил отец.
Он сидел без шапки, позволяя морозу врываться через опущенное окно автомобиля.
Гул вертолета стал на некоторое время явственней, после чего на фоне сумеречного неба стало возможно разглядеть винтокрылую машину. Сделав круг над определенной точкой тайги, вертолет пошел на посадку.
– Твою мать, – выругался Вилен Михайлович.
– Батя, ты чего? – не понял Пашка.
– Какого хрена! – огрызнулся Вилен Михайлович, вглядываясь в темнеющую высь. – Не видишь, что ли?
Павел пригнулся, пытаясь рассмотреть вертолет. Вскоре он увидел эту стрекозу, которая повертевшись над тайгой, опустилась между деревьев.
– Поехали, что ли, – Пашка устало зевнул.