Посвящаю моим родителям Моррису и Натали Файндер, а также светлой памяти родителей моей жены Майклу и Джозефине Сауда
Печальна участь отца семейства. Он обо всех заботится, и все его за это ненавидят.
Август Стриндберг, 1886 г.
Кабинет генерального директора корпорации «Стрэттон» и кабинетом-то трудно было назвать. Он больше напоминал кабинку, но о кабинке не осмелился бы заикнуться ни один из сотрудников «Стрэттона», где были изготовлены серебристые тканевые настенные панели вокруг элегантно сверкающего полированной сталью письменного стола «Стрэттон-Эргон». И вообще, разве можно в какой-то кабинке развивать архитектуру сети дистрибьюторов и структурно продвигать бренды на рынке! Генеральный директор корпорации «Стрэттон» Николас Коновер откинулся в роскошном кожаном кресле «Стрэттон-Симбиоз», пытаясь сосредоточиться на потоке цифр, который обрушил на него финансовый директор Скотт Макнелли, невзрачный, почти плюгавый человечек, питавший нездоровую страсть к шестизначным числам. Макнелли отличался язвительностью и необычной сообразительностью. Ник Коновер искренне восхищался острым умом своего финансового директора, хотя терпеть не мог обсуждать с ним вопросы бюджета.
– Я раздражаю тебя, Ник?
– А сам-то ты как думаешь?
Скотт Макнелли стоял перед огромной плазменной панелью, перемещая по ней изображения электронной указкой. Он был коротышкой – метра полтора ростом, на целую голову ниже Ника Коновера. У Макнелли нервно дергалась щека, он к месту и не к месту пожимал плечами, имел привычку нервно грызть себе ногти и к тому же стремительно лысел. Ему не стукнуло и сорока, а среди всклокоченных волос у него уже сверкала лысина. Скотт Макнелли неплохо зарабатывал, но Нику Коноверу казалось, что финансовый директор никогда не снимает одной и той же синей хлопчатобумажной рубашки с застиранным воротником, явно приобретенной еще в дни его учебы в Уортонской школе бизнеса. [1] Карие глаза Макнелли нервно бегали, не желая смотреть в одну точку. Под глазами у него лежали глубокие тени.
Скотт Макнелли тараторил о том, сколько удастся сэкономить в будущем финансовом году, решившись на сокращение штата сотрудников в текущем. При этом он нервно накручивал на палец остатки своей нечесаной шевелюры.
Письменный стол Ника Коновера был идеально прибран. Это было делом рук его потрясающей секретарши по имени Марджори Дейкстра. На письменном столе стояли только компьютер (с плоским монитором, беспроводными клавиатурой и мышью), красный игрушечный фургон с логотипом корпорации «Стрэттон» на борту и фотографии жены и детей Ника в рамках. Ник Коновер косился на фотографии, надеясь, что Скотт Макнелли при этом читает в его взгляде глубокое внимание к своим словам.
«Короче! – на самом деле хотелось рявкнуть Нику. – Нами будут довольны в Бостоне или нет?!»
Однако финансовый директор не хотел говорить коротко. Он по-прежнему бубнил что-то о выходных пособиях и личных данных сотрудников, которых считал, почти как скотину, по головам, жонглируя на экране плазменной панели разноцветными диаграммами.
– Средний возраст наших сотрудников составляет 47,789 года при среднем отклонении, равном 6,92 года, – заявил Скотт Макнелли, ткнув указкой в экран, заметил отрешенное выражение лица Ника Коновера и заволновался: – Тебя что-то в этом смущает?
– Ну и какая нам радость от такого среднего отклонения?
– От отклонения – никакой. Я упомянул его в шутку. А остальное – принесет нам немалые деньги.
Ник разглядывал фотографии в серебряных рамках. После того как в прошлом году погибла его жена Лаура, Ника серьезно интересовали только две вещи на свете: работа и его дети. Его дочери Джулии недавно исполнилось десять лет. На школьной фотографии она улыбалась до ушей. Копна каштановых волос обрамляла ее личико, на котором сияли огромные карие глаза. Ее ослепительно белые зубы были не идеально ровны, но улыбка девочки была такой искренней и открытой, что ее фотографию хотелось расцеловать в ответ. Лукасу было уже шестнадцать. Такой же темноволосый, как и его сестра, он был очень хорош собой: голубые глаза матери, волевой подбородок… По такому мальчику наверняка вздыхают все девочки в школе! Лукас улыбался в объектив улыбкой, которую Ник ни разу не видел на лице своего сына со дня той автомобильной катастрофы…
На одной из фотографий они вчетвером сидели на крыльце своего старого дома. Посередине была Лаура. Остальные сгрудились вокруг нее, стараясь быть к ней поближе, обнять ее. Лаура была душой семьи, ее центром, в котором теперь зияла рваная рана. Отныне спокойные голубые глаза и доброе открытое лицо Лауры можно было видеть только на фотографии. Никогда больше не раздастся ее звонкий смех…
А на переднем плане, конечно, красовался Барни. Огромный грузный лабрадор вилял хвостом и улыбался своей собачьей улыбкой. У Ника не было ни одной семейной фотографии без Барни. Пес вылез на видное место и на прошлогоднем рождественском снимке рядом с сияющим Лукасом.
– Надеюсь, Тодд Мьюлдар обалдеет от счастья, – сказал Ник, покосившись на Скотта Макнелли.
Мьюлдар был одним из крупных инвесторов из бостонской фирмы «Фэрфилд партнерс», держащей контрольные пакеты многих предприятий, в том числе корпорации «Стрэттон». По большому счету, Тодд Мьюлдар считался теперь начальником Ника Коновера.
– Надеюсь, что да, – пробормотал Макнелли и внезапно настороженно покосился на дверь. Через секунду шум голосов услышал и Ник. – Что за черт? – насторожился Макнелли.
За дверью раздался громкий грубый мужской голос. Ему вторил тонкий голос Марджори Дейкстра.
– Вы не записаны на прием! – испуганно вопила секретарша Коновера в ответ на нечленораздельные громовые раскаты. Человек явно изрыгал проклятья. – Мистера Коновера нет! Немедленно уходите, а то я вызову охрану!
Дверь с треском распахнулась. В кабинет Коновера ворвался бородатый верзила лет сорока в клетчатой фланелевой рубахе навыпуск, из-под которой выглядывала черная футболка с надписью «Харлей-Дэвидсон». [2] У здоровяка был такой вид, словно он намеревался разнести в щепки все вокруг. Нику он показался смутно знакомым. Кто это? Рабочий с завода? Его тоже недавно сократили?