– А почему столько полиции? – спросила Джулия, подняв на Ника живые карие глаза.
– Да просто так. Им надо со мной поговорить… А где твой рюкзак?
– В машине… А что, опять залезал этот придурок и что-то написал?
Ник кивнул и погладил дочь по пышным каштановым волосам:
– А ты почему дома, а не на музыке?
– Так ведь музыка в четыре, – усмехнулась Джулия.
– А не в три?
– Ты что, не помнишь? Миссис Гварини перенесла занятие на час позже. Я уже несколько месяцев хожу к ней в четыре!
– Ну в четыре, так в четыре. Извини, забыл… Слушай, мне надо поговорить с полицейским. Марта, подождите здесь. Не входите в дом без разрешения полиции.
Марта Беррел была родом с Барбадоса. Ей было тридцать восемь лет, у нее была смуглая кожа, фигура фотомодели и независимое, слегка презрительное выражение лица, с которым она всегда встречала посторонних. Марта носила очень узкие джинсы, ходила на высоком каблуке и с нескрываемым неодобрением относилась к манере Джулии одеваться. Она вообще критиковала все в доме у Ника, но при этом души не чаяла в его детях и могла уговорить их слушаться отца, когда у того опускались руки. Марта нянчила Джулию и Лукаса с пеленок, замечательно готовила и худо-бедно справлялась с остальными работами по дому.
– Хорошо, – ответила Марта и хотела взять Джулию за руку, но та уже скакала на одной ножке в сторону дома.
– На чем мы остановились? – Ник повернулся к полицейскому, смотревшему на него с безразличием, граничащим с дерзостью; при этом Нику казалось, что про себя полицейский над ним потешается.
– У вас есть враги, мистер Коновер?
– В этом городе у меня тысяч пять врагов, не больше.
– Что вы сказали? – полицейский с удивленным видом уставился на Ника.
– Мы недавно уволили половину наших сотрудников. Вы наверняка и сами знаете: более пяти тысяч человек.
– Значит, вас в этом городе не очень любят?
– Это точно.
А ведь совсем недавно Ника все любили. С ним старались завести дружбу совсем незнакомые люди. О нем даже написал журнал «Форбс». [3] В статье говорилось о блестящей административной карьере сына простого рабочего, всю жизнь честно изгибавшего спинки для железных стульев в заводском цеху. Некоторое время все любили и уважали Ника Коновера. Ник стал героем своего родного городка Фенвик в штате Мичиган. На Ника обращали внимание. Некоторые из сограждан даже набирались смелости и подходили к нему знакомиться, когда он в супермаркете доставал мороженые котлеты из холодильника.
Но два года назад начались первые увольнения, о которых объявили новые владельцы корпорации во время одного из своих ежеквартальных посещений Фенвика. Они заявили, что «Стрэттон» обанкротится, если немедленно не сократит расходы на производство. Пришлось уволить половину сотрудников…
Пять тысяч человек в городе с населением в каких-то сорок тысяч!
Ник Коновер и представить себе не мог, что ему придется пройти через все это. После первых крупных увольнений он время от времени объявлял об увольнении все новых и новых работников. Расхваливавшая раньше корпорацию «Стрэттон» местная газета «Фенвик фри пресс» теперь печатала заголовки вроде: «Угроза увольнения нависла еще над 300 сотрудниками „Стрэттона“, „Стрэттон“ больше не платит за лечение своих рабочих, страдающих раком». Теперь в этой газете Ника Коновера величали не иначе как «Ник-Мясник».
Он, которым раньше гордился его родной город, стал предметом всеобщей ненависти.
– Такой человек, как вы, должен лучше заботиться о своей охране. На охране своей жизни не стоит экономить, – заявил Мани.
Ник уже открыл рот, чтобы ответить полицейскому, но тут истошно завопила Джулия.
Бросившись на крик дочери, Ник нашел ее у бассейна. Джулия визжала, опустившись на колени у самой воды. Девочку трясло. Марта, зажав рот рукой, стояла рядом с вытаращенными от ужаса глазами.
Когда Ник увидел то, что напугало Джулию, ему самому чуть не стало плохо.
В красной, как малиновый сироп, воде плавала темная туша, окруженная кольцами белых внутренностей. Ближе к краям бассейна потемневшая от крови вода была светлее, едва розовела.
Ник не сразу узнал старого верного лабрадора Барни и некоторое время в ужасе всматривался в воду. Рядом с Джулией на краю бассейна лежал весь в запекшейся крови хорошо знакомый Нику стальной кухонный нож.
Теперь все стало ясно: зачем наехало столько полиции, почему в момент приезда хозяина не раздался радостный лай Барни…
Двое полицейских фотографировали бассейн. Они негромко переговаривались между собой. Их слов было не разобрать, – шипели помехи раций, – но в целом они вели себя так, словно ничего особенного не произошло.
Никто из них не предпринимал ни малейших попыток утешить Джулию, успокоить Марту. Всем было все равно. Ник почувствовал, как в нем закипает гнев…
Но в первую очередь дочь!..
Подбежав к Джулии, Ник опустился на колени и обнял девочку за плечи.
– Не плачь! – пробормотал он. – Не надо…
Джулия повернулась к отцу, обхватила его руками за шею и залилась слезами. Она громко всхлипывала, а он так крепко сжал ее в объятиях, словно хотел выдавить из нее страх и ужас, которые она испытала, дать ей понять, что с ним ей ничего не угрожает.
– Не могу… Не могу… – сквозь слезы пыталась выговорить девочка, а Ник еще крепче сжал ее в объятиях. Слезы Джулии текли горячими ручейками за ворот его промокшей рубашки.
Через десять минут Марта увела Джулию в дом, а Ник снова разговаривал с полицейским по фамилии Манзи. Он больше не скрывал своего гнева:
– Ну и что вы теперь намереваетесь предпринять?! Чего вы ждете?! Этот маньяк лазает ко мне уже несколько месяцев, а вы ни черта не делаете!
– В каком смысле? – не моргнув глазом, проговорил Манзи.
– Вы не начали расследования, не открыли уголовного дела. Наверняка вы даже не изучили список тех, кого уволили у меня на работе. Вы уже давным-давно могли бы поймать этого мерзавца! Чего же вы все-таки дожидаетесь?! Пока он начнет убивать моих детей?!