— Она говорит… она говорила… когда рассказывала эту историю нам с Оуэном… она говорила, что вы же были мальчишками… играли в опасность… значит, не могли не преувеличивать. Создавали о себе легенды.
— Изабелла, — говорит Ди Пьеро, — действительно держится такой точки зрения?..
— Ну… вы же знаете Изабеллу.
— Думаю, что да, — произносит Ди Пьеро, передернув плечами.
— Ее версия близка к версии Ника. Что Мори вовсе не грозила опасность, он не тонул и Ник вовсе не спас ему жизнь…
— Ник спас ему жизнь, — отрезает Ди Пьеро.
— О да, — говорит Кирстен. — И как же?
— Ник кинулся за ним в реку… поплыл вниз через пороги… чуть сам не утонул… сумел схватить Мори и потащил его к берегу… у Мори кровь хлестала из раны на голове… и Ник тоже был в крови, особенно изрезаны были руки… и Ник… словом, Ник вытащил его на берег… спас ему жизнь…
— Сделал ему искусственное дыхание…
— Да, через рот. Спас ему жизнь.
— А вы что делали?.. Вы и другой мальчик.
— Мы сами чуть не потонули. Мы ничего не делали.
— А кто был другой мальчик?
— Не помню — во всяком случае, не из тех, чье имя тебе известно.
— Не из важных?
— Не из важных?.. В каком смысле?
— Никто из вас не сохранил с ним отношений?
Ди Пьеро раздраженно мотает головой:
— Не знаю, думаю, что нет. Важно то, что…
— Ник действительно спас жизнь моему отцу.
— Да, безусловно.
— И вы в самом деле готовы в этом поклясться?
— Почему я должен клясться? Не в моих привычках клясться в чем бы то ни было, — мягко говорит Ди Пьеро. — Разве что в суде. Или перед некоторыми комиссиями — из тех, что могут вызвать повесткой, осудить и приговорить…
— Значит, вы были свидетелем, — медленно произносит Кирстен.
— Свидетелем — да.
— Это было… ужасно? Страшно?
— То, что один из нас чуть не погиб? Нет… все было слишком сумбурно… слишком быстро. Вот рана у Мори на голове — это было страшно: на нее наложили десять швов. А тогда все произошло слишком быстро. Наше каноэ перевернулось, и нас выбросило в воду, и мы чуть не утонули… — Ди Пьеро вдруг быстро проводит указательным пальцем под носом. — Я помню все так отчетливо: Ник рыдает, нагнувшись над Мори. Сначала он решил, что Мори умер, и потерял над собой контроль, рыдал, да еще как… что-то бормотал… с ним была чуть не истерика. Он решил, что Мори умер.
— Я этого не знала, — предусмотрительно говорит Кирстен. — Никто мне этого никогда не рассказывал.
— Да, — говорит Ди Пьеро, — Ник нас тогда больше всего и напугал. С Ником была чуть не истерика.
— Вот как, — говорит Кирстен.
— Потому что он решил — все слишком поздно, решил, что Мори умер.
— Видно, они были близкими друзьями, — говорит Кирстен. — Если он так расстроился.
Ди Пьеро медлит, насупясь.
— Наверное, — говорит он. — Я не очень разбираюсь в дружбе. Да и было это давно.
Кирстен делает еще глоток вина. Она мобилизует всю силу воли, чтобы завестись — завестись немедленно. Вот если б у нее была закрутка, если б она могла эдак небрежно закурить — не ради удовольствия, а чтобы чувствовать себя увереннее, держать что-то в пальцах…
— Но ведь это из-за Ника все случилось, верно? — говорит она.
Ди Пьеро закрывает тему резким пожатием плеч.
— Это произошло так давно, — говорит он. — Мне было тогда семнадцать.
Широкая белозубая улыбка на миг освещает его лицо. В голосе чуть вибрирует презрение.
— Семнадцать!.. Целая вечность тому назад.
Шагая по Семьдесят четвертой улице на восток, Кирстен твердым голосом, без всякой дрожи спрашивает:
— Но они убили его? Это они подстроили?
Ди Пьеро, который переводит ее через Парк-авеню, легко придерживая за локоть, произносит рассеянно:
— Подстроили?.. Каким образом?..
— Они кого-то наняли?
Ди Пьеро фыркает — его все это явно забавляет.
— Кого-то наняли!..
— Да, — говорит Кирстен тем же ровным тоном. — Вы все знаете, как это делается. Да. Кого-то наняли, чтобы убить его. Убрать с дороги. Как убили свидетелей в Чили…
Ди Пьеро крепче сжимает ей локоть. Они стоят на «островке» посреди улицы, дожидаясь, когда загорится зеленый свет.
— Ты слушаешь чересчур много сплетен, — произносит, явно забавляясь всем этим, Ди Пьеро, — читаешь слишком много радикальных журналов. У вас там в Эйре играют в такие игры?.. Может быть, кто-то из преподавателей?.. Играют в «леваков»?., в «революционеров»?
— Я не идиотка, — вспыхнув, говорит Кирстен. — Я знаю, что отец и Ник собирали материал против «ГБТ», разоблачающий то, что эта компания пыталась сделать в Чили, с Алленди…
— Альенде, — поправляет ее Ди Пьеро. — Сальвадор Альенде.
— Вы знали его? — задает нелепый вопрос Кирстен. — Вы… встречались с ним?
— Конечно, нет, — говорит Ди Пьеро, — какое я имею отношение к Чили?
— Я не идиотка, — повторяет Кирстен.
Ди Пьеро ведет ее под локоть через улицу к запруженному толпой тротуару. В мозгу Кирстен мелькает мысль — стремительная, нелепая, — что уличные толпы придают ее поступку определенный вес. Хотя это чужие, незнакомые люди, но она и Ди Пьеро идут мимо них, и все они становятся свидетелями.
— Я знаю, о чем речь в так называемом «признании» моего отца, я хочу сказать — знаю детали, знаю, что он «признал», — запальчиво говорит Кирстен, — хоть это и тайна… пусть даже государственная тайна. Я знаю.
— Ничего ты не знаешь, верно ведь? — говорит Ди Пьеро.
— Я… Я…
— Ты, право же, ничего не знаешь, лапочка.
Вот теперь она действительно в панике: слово «лапочка» лишает ее присутствия духа.
Но у нее нет выбора: она должна идти с ним. К нему на квартиру, в высокий дом, выходящий на Ист-Ривер.
«Я не буду плакать, — обещала она, прикусывая, как ребенок, нижнюю губу. — Право, не буду».
И сейчас она громко произносит, высвобождая из его пальцев свой локоть:
— Сальвадор Альенде. Другого же… того, кому они давали деньги… звали Томик… я хочу сказать, тот человек…
— Нет, в самом деле, — произносит Ди Пьеро, — кто все-таки тебе это рассказал?
— Теперь это уже больше не тайна: кот выпущен из мешка… все знают…
— Ах, в самом деле, — беззвучно рассмеявшись, говорит Ди Пьеро.