— Нет, — прошептала она.
— Кто-то пришел сюда после него…
— Двое, они сделали мне больно…
— Они вас изнасиловали.
Она кивнула. Годвин держал ее за руку, гладил по голове.
Свейн вмешался:
— Мне кажется, врач нужен срочно, джентльмены.
— Еще минуту, — мягко ответил Худ. — Эти люди, они вам знакомы?
Она снова кивнула, поморщившись даже от такого легкого движения.
— Вы должны мне сказать, кто это был.
— Нет… они вернутся… он порезал мне лицо… давно…
— Лицо? Ножом?
Она кончиком пальца тронула крест на щеке.
— Он был моим хозяином… выкупил из одного дома, четыре года назад… порезал, чтобы показать, что я принадлежу ему… Я сбежала два года назад, нашелся человек, который мог защитить… Клайд… но он все время следил… а теперь… — Она всхлипнула, хотела отвернуться, вскрикнула от боли. Кровь с лица испачкала подушку.
— Не бойтесь, — сказал Худ, — скажите мне, кто эти люди.
— Нельзя… В следующий раз они убьют.
— Уверяю вас, моя дорогая, они не сделают ничего подобного. Только назовите их имена.
Между распухшими веками блеснули глаза. Она смотрела на Годвина.
— Давай, скажи ему. — Годвин сжал ей руку.
— Жак… и Анри…
— Полиция? — переспросил Годвин. — Это они с тобой сделали?
— Жак был мой хозяин.
Пятна крови расплывались, смешиваясь со слезами.
Худ нагнулся, погладил ее по голове.
— Не тревожьтесь. Я намерен перемолвиться словечком с Жаком и Анри.
Он отошел от кровати.
— Роджер, побудь с ней. Свейн, давайте своего доктора. С ней все будет хорошо. Но доктора надо вызвать.
— Мерль может позвонить снизу, — сказал Годвин. — Макс, я с тобой.
Худ взглянул ему в лицо.
— Хорошо подумал, старик? Боюсь, это будет грязное дельце на перекрестке.
Тогда Годвин впервые услышал это выражение.
Худ добавил:
— У меня больше опыта в таких делах.
— Значит, я буду учиться у мастера.
Худ медленно улыбнулся:
— Да. Прикинув, я прихожу к выводу, что ты прав, Роджер. Ты самый подходящий человек для этого дела.
Худ прислонился к чугунной ограде, окружающей маленькое кладбище при церкви, повернул голову к свету в конце квартала. Маленькое кафе выпускало на улицу последних клиентов. Под навесом, по которому равномерно барабанил дождь, в расстегнутых мундирах стояли, озирая свои владения, Жак и Анри. Оба курили, изредка пересмеивались, кивая в ответ машущим им на прощанье завсегдатаям. И Жак, и Анри прихлебывали из маленьких стаканов, пустая винная бутылка блестела на металлическом столике между ними. Косой дождь заливал улицу, хлестал башни церкви, рябил в огнях фонарей. На свету капли походили на град пуль. А вообще-то это был теплый мягкий дождик. Худ перебрался через ограду, подал руку более громоздкому и неуклюжему Годвину.
— Осторожней с остриями, — предостерег он. — Можно пораниться.
Годвин спрыгнул на землю. Мокрая трава была давно не стрижена. На кладбище пахло, как на площадках для гольфа дома, в Америке. Открытая могила: курган земли, превращающейся в грязь, яма, ожидающая нового жильца. За кучей грязи — оставленная могильщиками тачка, налитая дождевой водой, к ней прислонен заступ.
Они остановились, глядя друг на друга через могилу, по лицам текло, волосы слиплись, промокли насквозь.
Худ поднял заступ, провел пальцем по острому краю. Тень улыбки мелькнула на тонких губах. Шагнув к изголовью могилы, Худ начал колотить заступом по новенькой могильной плите. Грохот поднялся ужасный. Годвин остолбенело глазел на него. Худ оглушительным баритоном запел «Дэнни-бой», потом «Шарля из Шампани».
— Давай, старик, подпевай!
Годвин, не зная, что и думать, затянул «Боевой гимн республики». Потом он исполнил «Папа к девочкам идет». Он пел, пока не увидел, что Анри с Жаком смотрят на них сквозь прутья ограды и тихо переговариваются между собой. Жак выцедил последние капли из винной бутылки.
Худ, споткнувшись, как пьяный на куче земли, шагнул к ним, встал нос к носу и заорал какую-то казарменную балладу. Жак резко выбросил к нему руку, но Худ попятился и упал, хохоча, распевая, осыпая их французскими ругательствами и швыряясь ягодами крыжовника. Потом он поднял заступ, дополз до надгробия и снова забарабанил по нему.
Жак перехватил бутылку за горлышко и расколотил ее об ограду.
«Флики» отыскали ворота и вошли внутрь, рассчитывая на новое развлечение. Оба ухмылялись. Они знали, что делают.
Худ пьяно помахал вышедшему вперед Жаку и обозвал его жирной свиньей, откровенно нарываясь на драку.
Когда Жак приблизился к нему, размахивая перед собой разбитой бутылкой и рассчитывая прикончить еще одного пьяницу, когда Анри затопал следом за ним, между тем как Годвин наблюдал эту сцену из-за кучи земли — что-то случилось.
Жак сунул бутылку в лицо Худу. Брызги крови смешались с дождем. Макс вдруг вскочил, опираясь на надгробие, и вскинул заступ вверх.
Кепи Жака отлетело в сторону. На миг Годвину почудилось, что отлетела его голова. Бутылка описала дугу и плюхнулась в лужу.
Жак отшатнулся, стиснув руками лицо, пальцами цепляя ворот. Он не успел упасть — снова сверкнул заступ. Лезвие отсекло пальцы. Они отлетели, как щепки от бревна. Кровь выбросило вверх, будто из крошечных гейзеров. Пальцев у него больше не было, и горло рассекала широкая рана. Он завалился на бок на кучу грязи.
Худ шагнул к Анри, запнулся и упал на колени. Анри бросился на него, подняв тяжелую дубинку.
Годвин перелетел зияющую могильную яму, попытался зацепить Анри за голову, поскользнулся на мокрой земле. Худ откатился в сторону, ударился о надгробие и застрял. Анри развернулся к нему, ударил в спину, завалив на каменную плиту. Анри тяжелыми сапогами бил Худа по почкам и крякал при каждом ударе. Худ, ахнув, соскользнул в сторону. Анри шатнуло вперед. Годвин дотянулся через плиту и, вцепившись пальцами в мокрые жирные волосы, принялся колотить Анри лицом о мокрый мрамор. Он никогда и не подозревал в себе такой силы. Это было легко. Он не останавливался, пока перед ним не появилось перемазанное лицо Худа. Худ покачал головой и опустил руку ему на плечо.
Годвин шагнул назад, а безжизненное тело осталось на камне под теплым дождем.
— Он мертв, старик. Хорошая работа.
— Нет, нет, он вырубился… без сознания…
— Мертвее мертвого. Видишь ли, ты вколотил ему лицевые кости, переднюю часть черепа, в то, что заменяло ему мозг. Размером не больше каштана, надо думать. Чертовски хорошая работа.