Тем временем Верн проскользнул в комнату и выглянул за раздвижные двери, ведущие как бы на балкон, но никакого балкона не было, поскольку квартира находилась на первом этаже. Вместо этого двери вели на стоянку. Напротив возвышалось другое здание, такое же, как это, ничем не примечательное трехэтажное строение из кирпича с четырьмя открытыми лестничными клетками, по шесть квартир на лестницу. Квартира Ники Свэггер находилась прямо напротив, в чем Верн и Эрни убедились, проверяя почтовые ящики.
— Все в порядке, Верн? — окликнул Эрни, устрашавший пленников своим присутствием и угрюмым, злобным взглядом.
— Да, все в порядке, — ответил Верн. — Отсюда все прекрасно видно, никаких проблем. — Он повернулся к двум азиаткам. — Извините, девочки, но без этого никак не обойтись. Послушайте, никому не нужно волноваться. Мы покладистые ребята, если только вы будете нам помогать.
Без насилия, но с силой, предполагающей возможность насилия, Верн проводил женщин в гостиную.
— А теперь, моя маленькая леди, раз уж ты такая шустрая, а бабуля не говорит по-нашенски, похоже, отвечать на вопросы придется тебе. И не пытайся ничего утаить, моя куколка.
Дружески положив руку девочке на плечо, Верн почувствовал, как та напряглась.
— Вы воры? У нас почти ничего нет, но вы забирайте все и уходите. Моя бабушка больна. Потрясение может ее убить. Взгляните на нее: она перепугана до смерти.
Верн похлопал бабушку по спине.
— Ну же, ну же, мама-сан, ничего страшного не произошло. Ты просто расслабься, хорошо? Сядь на диван и расслабься. Включи телевизор, займись вязанием.
— Бабушка любит решать судоку.
— Вот-вот, пусть решает судоку. А тем временем…
Верн отвел девочку в спальню. Это был еще совсем подросток, очаровательный своей худой угловатостью, с горящими яростью глазами. Нет, не четырнадцать, лет двенадцать, не больше. Груди еще нет. Шорты, футболка, кроссовки. На футболке надпись «ХАННА МОНТАНА, ТУРНЕ 2008 ГОДА» и еще одно детское лицо. В девочке не было ничего сексуального, но притом она была дьявольски соблазнительна, как это часто бывает с умными и бойкими. Такая ни перед кем не спасует.
— Милочка, пожалуйста, помоги мне. Так будет лучше для всех. Сколько народу здесь живет? Где они? Когда вернутся домой? Я не хочу никаких неожиданностей, и, если меня застигнет врасплох какой-нибудь сюрприз, тебе придется несладко. — Верн показал рукоятку «глока» в кобуре под мышкой. — На тот случай, если ты не поняла, пистолет настоящий. Я настоящий преступник, и мне какое-то время нужно будет побыть здесь. Я не сделаю тебе больно. Ты не свидетель, потому что моя фамилия и так уже значится в сотне ориентировок. Но я настоящий, и никаких героев больше нет, никто не придет тебе на помощь, так что ты будешь делать все в точности как я говорю, иначе у тебя возникнут кое-какие проблемы. И еще: я мирный и дружелюбный. Видела Эрни, того типа, что со мной? Вот он настоящий подонок. Я — единственное, что отделяет твою семью от него.
Верн восхищался безукоризненной нежностью очаровательного ушка, такого крошечного, такого правильного, похожего на дорогое ювелирное украшение.
— Вы обезьяна. Зачем вы все это делаете? У нас ничего нет.
— Я не обезьяна. Ну, может быть, есть что-то от обезьяны. Милочка, мы здесь, потому что мы здесь, и мы уйдем тогда, когда уйдем. Вы кто, китайцы?
— Вьетнамцы. Мой дедушка работает в клинике, занимается исследованиями. Отец умер, мама работает. Брат и сестра вернутся домой в четыре часа дня, мама — в пять. Пожалуйста, не делайте нам ничего плохого. У нас ничего нет, у нас ничего нет.
— Ну вот, милочка, ты говоришь о плохом. Я же сказал: если вы будете слушаться меня и вести себя смирно, я никому не сделаю плохо. Вот как все должно быть. Бабуля будет вместе с тобой здесь. Можете смотреть телевизор, ходить в туалет, все, что угодно. Можете приготовить себе поесть. Но и только. Мы же будем сидеть в гостиной и смотреть в дверь на здание напротив. Как долго — сам не знаю. Если мы все еще будем здесь, когда остальные вернутся домой, твоя задача в том, чтобы все прошло гладко. Ты объяснишь им, что к чему. Успокоишь. Сегодня тебе придется вести себя как взрослой. Сколько тебе лет?
— Не твое дело, обезьяна!
— Ого, а ты клевая. Мне это нравится. Кажется, у меня где-то есть дочка такого же возраста. Надеюсь, она тоже клевая. Ладно, валяй, ненавидь меня, мне к этому не привыкать. Если честно, мне это даже нравится. Может быть, именно поэтому я и стал таким испорченным. Так или иначе, у тебя есть обязанности. Ты должна ублажать бога. Я и есть бог. Ублажи меня, и тебе будет хорошо.
— Никакой ты не бог. Ты обезьяна, ублюдок, громила с пистолетом.
Верн понял, что с этой малышкой ему не поладить, отчего, естественно, она лишь стала нравиться ему еще больше. Может быть, даже слишком. У него в голове возникла одна мысль. Можно будет отвести девчонку в ванную, и там она будет вынуждена сделать все, что он велит, иначе он пригрозит, что причинит боль ее родным. Да, малышка сделает все, что ей скажут. Верн видел у нее в глазах страх, видел, как дрожит ее маленькое, хрупкое тельце. Это его возбуждало.
— Я пойду за бабулей. Да, и еще одно. С чем ты хочешь пиццу?
Почему-то Бобу, словно старому медведю, потребовалось выспаться. Поэтому он нарушил обещание, данное шерифу: не услышал звонка будильника, проснулся только в половине одиннадцатого утра и первым делом подумал: «О черт, где я?»
Мгновение смятения, знакомое всем, кому за шестьдесят. Взгляд Боба лихорадочно метался по безликому гостиничному номеру; он понятия не имел, как сюда попал, сколько сейчас времени, почему он проснулся так поздно, почему во сне все окружающие на него обижались. Разумеется, действительность вернулась, но не так быстро. Потребовалось добрых десять минут, чтобы свежая кровь добралась до головного мозга и оживила недавние воспоминания. Боб поспешно схватил «кимбер» 38-го калибра и быстро оглядел полупустую стоянку перед мотелем «Горная империя», с облегчением убедившись, что полицейских машин на ней нет. Затем он включил кофеварку, принял душ, достал последнюю свежую тенниску — дома у Ники должны быть стиральная машина и утюг — и начал звонить.
Первым делом, разумеется, Боб позвонил жене.
Новости были замечательные.
— Боб, Ники очнулась! Она пришла в себя, наша малышка пришла в себя!
Боб почувствовал, как у него в груди расцветает восторг, подобно яркому свету в ночи, возвещающему о подходе подкреплений.
— Слава богу! О господи, как же это здорово! Когда это произошло, как, в каком она состоянии?
Запинаясь от волнения, Джули начала рассказ. Примерно в четверть девятого утра Ники открыла глаза, уселась в кровати, сонно тряхнула головой и спросила: «Привет, мама. Где я?»
Врачи приходили и уходили, были сделаны анализы и тесты. Ники постепенно возвращалась к действительности. Похоже, особенно способствовала этому безмерная радость ее младшей сестренки. Девчонки уселись рядом на кровать и говорили, наверное, несколько часов подряд, не обращая внимания на суету вокруг. Теперь Ники делали новые тесты.