Это порой стоило ему нервов и нервов.
Макаров как-то спросил его:
– Для чего вам нужна эта нервотрепка?
– Птице для того, чтобы летать, необходима опора на воздухе, нужна встречная струя.
Макаров рассмеялся:
– Однако вы любите острые ощущения!
– Когда меня критикуют, зло критикуют, я радуюсь: значит, моя идея уж очень перспективна, – весело сказал Кошкин. – Важно, чтобы рядом были единомышленники. Знаете поговорку: горе на двоих – полгоря, а радость на двоих – две радости.
Когда проектирование нового танка Т-34 почти заканчивалось, пришло известие, что у немцев вышла пушка, пробивающая 75 мм брони. В КБ возник спор. Ведь лобовая броня их танка 55 мм, а ее утолщение приведет к значительному увеличению массы и потере маневренности танка. К тому же и его производство обойдется значительно дороже.
И тут Макаров предлагает революционное решение. Глядя в окно, он замечает, что крупный град сильно бьет по стеклам распахнутой оконной рамы, но не разбивает их. Значит, и броневые листы нужно расположить под углом.
Немедленно приступают к новым испытаниям, устанавливают 55-мм броневые листы с оптимальным откосом в 70 градусов, стреляют по ним тяжелыми снарядами и получают окончательные очертания танка Т-34.
«Между тем в Москву, на подмосковный полигон, был доставлен немецкий Т-III. Его испытали, а затем отправили на танковый завод в Харьков для изучения. Здесь он появился, когда заканчивалась сборка последних машин Т-34 установочной партии. Т-III оказался на семь тонн легче, чем Т-34. Но 37-миллиметровая пушка немецкого танка не шла ни в какое сравнение с 76-миллиметровой пушкой Т-34.
Несколько дней на заводском танкодроме и полигоне проводились сравнительные испытания. С корпуса и башни Т-III сняли пробы и отправили их в заводскую лабораторию. Артиллеристы обстреляли наш и немецкий танки с одинаковых дистанций. В броне Т-34 находили лишь вмятины да росчерки от рикошетов. Броня Т-III пробивалась насквозь… Заместитель главного конструктора Макаров впервые на этих испытаниях применил стрельбу танка по танку. Снаряды, выпущенные нашей 76-мм пушкой, пробивали башню и корпус Т-III с расстояния 1500–2000 метров. Снаряды немецкой пушки поразили только некоторые участки бортовой брони Т-34, да и то с расстояния 500 метров».
Затем появились и результаты химических анализов заводской лаборатории – германская броня оказалась хуже советской.
Но радость этой победы была омрачена известием о том, что отец Ризо Гуридзе умер в тюрьме.
И теперь Ризо, не сдерживаясь, материл Сталина, с которым, оказывается, его отец в юности «экспроприировал награбленное», – то есть под руководством Красина Сталин, Камо и Гуридзе грабили банки для ленинской партийной кассы…
Морозный март 1940 года
КБ Кошкина не успевает обкатать новый образец танка, как его вызывают в Москву для показа правительственной комиссии. В связи с этим решено отправить не один, а четыре танка своим ходом из Харькова в Москву, чтобы по пути пройти обкатку. Кошкин сам сел за штурвал и по дороге заболел пневмонией.
Показ двух добравшихся Т-34 высокой кремлевской комиссии.
В комиссию входят Сталин, Берия, Калинин, нарком промышленности Марышев и др. Рядом стоят Кошкин и Макаров, Кошкин от высокой температуры еле держится на ногах и просит Макарова давать объяснения членам комиссии.
А в танках на месте механиков-водителей сидят Ризо Гуридзе и Жора Дворкин, рядом с ними – энкавэдэшники с пистолетами. Но у Ризо, одержимого местью, есть свой план: даже если энкавэдэшники его убьют, он успеет застопорить рычаги и направить танк на комиссию.
Макаров, видя надвигающийся танк, угадывает намерения Ризо и становится между ним и Сталиным, продолжая как ни в чем не бывало рассказывать о высокой маневренности танка.
Ризо видит Андрея и делает резкий поворот в сторону, получается очень красивый маневр. Затем на огромной скорости Т-34 яростно взбирается в гору… без остановки, вброд пересекает реку… и снова, валя на ходу березы, катит с горы на комиссию…
Сталину понравился танк.
– Ваша машина, Михаил Ильич, – сказал он Кошкину, – с исконно русским характером: проста, сильна и неприхотлива. Она пойдет в производство. А вы ложитесь в нашу кремлевскую больницу, лечитесь и выздоравливайте.
В тот же день Кошкина укладывают в больницу, а ребята используют вечер в Москве, чтобы пойти в театр на «Дни Турбиных».
Театр Станиславского и Немировича-Данченко. Спектакль «Дни Турбиных»
В самом начале спектакля – неожиданный шум в зале: в ложе появились Сталин, Берия, Каганович, Микоян и Марышев. А с Марышевым его племянница – та самая Аня, с которой наши герои познакомились на пароходе «Крылья Советов».
Сталин, Берия, Каганович и Микоян уходят со второго акта, и ребята получают возможность подойти к Марышеву и Ане. Марышев здоровается с ними, как с давними знакомыми, а Аня спрашивает:
– А где Микола? Ведь вас было четверо…
Глядя на Марышева, ребята молчат.
А позже, на даче Марышева, Аня (чьи родители – дипломаты в Индии) говорит Марышеву:
– Дядя, сделай что-нибудь! Он же гениальный металлург, такую сталь выдумал!
– Извини, – отвечает нарком. – Я ничего не могу сделать.
Аня настаивает, и Марышев срывается в истерику:
– Дура! Ты что, не видишь, что творится вокруг? У Молотова жену посадили, Жемчужную! А он молчит в тряпочку! У Кагановича жену посадили, он тоже молчит, лижет задницу и Сталину, и Берии! А ты хочешь, чтобы я высунулся из-за какого-то пацана?
Аня плачет, Марышев успокаивается, говорит с горечью:
– Да, мы сами виноваты, сами. Потому что мы трусы, каждый дрожит за свою шкуру. Единственный, кто осмелился им перечить, – это Буденный. Видишь его дачу за тем забором? У него в каждом окне по пулемету. Даже на чердаке. И когда эти сволочи Берии пришли к нему, он закричал им: «Только подойдите к калитке, суки! Расстреляю к чертям собачьим!» И они ушли, представляешь?.. Но я не Буденный, у меня нет пулеметов…
В больнице Кошкину стало хуже, его болезнь перешла в двустороннюю пневмонию.
Когда ребята – с боем – пробиваются к нему, он уже при смерти. Они приходят в ужас от его состояния, а Кошкин говорит им, что они должны во что бы то ни стало довести танк до производства. Он уже сообщил в Кремль, что рекомендует назначить Макарова своим преемником и главным конструктором.
Сентябрь 1940-го. Кошкин умирает. На его похороны в Харьков приезжают Марышев и Аня.
На следующий день Макаров, Ризо и Жора гуляют с Аней по харьковскому парку. Вокруг – влюбленные пары, родители с детьми. Люди пьют газировку, едят мороженое, по радио поют Шульженко, Бюль-Бюль и Бунчиков с Нечаевым. На эстраде острят Тарапунька и Штепсель.