— Это не твоя вина.
Саша подмигнул боевой подруге и скрылся за дверью.
— Здравствуй, Саша, садись, — устало произнес Меркулов. — Ну, что там у вас по Новгородскому?
— А что у нас? Дела идут, контора пишет.
Саша положил на стол папку.
— Кого вы там схватили и упрятали в застенки?
— Ага, пытали электрическим током, подвешивали за...
— Давай по делу! У вашего обвиняемого отец — президент банка «Арго». Так что нам пристальное внимание со всех сторон обеспечено. Вот мне уже жалобу адвокат принес. И ходатайство об изменении меры пресечения под подписку о невыезде. Прочитать?
Турецкий отрицательно мотнул головой, поморщившись, как от зубной боли.
— Здесь и характеристика безупречная с места учебы прилагается. И про то, что данное правонарушение является первым и единственным, очень художественно рассказывается. Про то, как он любит бабушку и домашних животных. И вообще он белый и пушистый... Где мальчишка?
— В СИЗО. Условия содержания нормальные, камера вполне приличная.
— А с подпиской о невыезде нельзя было оставить?
— Костя, этот мальчик на первом же допросе сознался в краже. Но когда в кабинет Грязнова ворвались родители с адвокатом, он завопил, что ничего не делал. Мол, не виноватая я... Мы бы его отпустили под подписку, а его папаша, богатенький Буратино, тут же сплавил бы сыночка за рубеж. Что, не так?
— Так.
— А там ведь еще и труп! Убийство! И что нам, «висяк» нужен?
— Не нужен. Ты думаешь, что убийца этот мальчишка?
— Я ничего еще не думаю. То есть думаю, конечно, но это за скобками.
— Родители такую волну подняли! Меня с утра пресса достает. Клавдия в приемной изо всех сил отбивается. Генеральный звонил. У вас как с доказательной базой?
— Доказательной базы у нас — хоть задницей ешь, извини, конечно. Вот! — он потряс папкой. — Я назначаю экспертизы: трассологическую, биологическую, дактилоскопическую. Преступник оставил на месте происшествия и рядом с ним окурок «Парламента» и «пальчики». Наследил на дверном замке входной двери, внутри квартиры. Есть и слепки с обуви. Есть образец слюны. Когда у нас будут заключения экспертов, думаю, родители поутихнут. Кроме того, существует видеозапись первого допроса, где он признается в хищении. И на десерт: вдова покойного опознала бумажник, который мальчик Олежка спер из кармана ее мужа. От бумажника он даже отказаться забыл, придурок!
— Жалко парня.
— Жалко? Он входит в квартиру, где лежит убитый человек, и хладнокровно шарит по карманам. И тащит из его дома картины. Потом едет в общежитие, веселится, отмечает праздник, оставляет картины приятелю, которого могли повязать вместо него. Это сытый, хорошо одетый и достаточно совершеннолетний мальчик из очень состоятельной семьи. Он не от голода пошел на воровство. А может, и на убийство... И тебе его жалко?
— Звонила мать. Рыдала...
— Конечно! Они всегда рыдают, когда их детей настигает наказание за гадости, которые они делают. Как же, милого мальчика неизвестно за какие грехи засунули в каталажку!.. А он что? Просто озорничает по молодости и глупости... Парню девятнадцатый год! Он за все несет ответственность! Ты бы слышал, какой визг устроила эта убитая горем мамаша в кабинете Грязнова! Как она угрожала ему! И мне! Она обещала стереть нас в пыль, закатать в асфальт и еще что-то такое...
Александр не замечал, что почти кричит. В дверь кабинета просунулась Клавдия, спросила:
— Константин Дмитриевич, вам чаю принести?
И укоризненно взглянула на Турецкого.
— Принесите, голубушка. И кофе для Турецкого. Можно с валерьянкой.
— Лучше с сахаром, — буркнул Александр.
Клавдия внесла поднос, оставила его на столе,
стрельнула в Турецкого аккуратно подкрашенными глазами, мол, что за моветон, Александр?! и молча удалилась.
— Так ты из чувства мести ее сына в тюремную камеру отправил? — прихлебывая чай, мирно спросил Меркулов.
— Брось ты, Костя, — тихо ответил Саша. — Сам же понимаешь, что это не так. Этот парень — единственный, кто может вывести нас на убийцу Новгородского.
— Так все-таки ты считаешь, что убийца не он?
— Думаю, не он. Конечно, он маленький сукин сын. Но не убийца. Не похоже. Но! Он был в квартире почти сразу же после убийства, вот что важно! Может быть, он что-нибудь вспомнит. Должен! Хоть какую-то деталь... Там сейчас в соседней квартире, у бабушки нашего «героя», Колобов работает. Может, и старуха что-нибудь вспомнит.
— Она, чтобы внука выгородить, не только вспомнит, она и придумает вам историй с три короба.
— Мы котлеты от мух отделять умеем, — Турецкий помолчал. — Какие у этого мальчишки мотивы? Одно дело в карман залезть, другое — расстрелять человека почти в упор.
— А у кого есть мотивы?
— Черт его знает. Вообще этот Новгородский — темная лошадка. Во-первых, получается, что в Думу его кто-то пропихнул. И для этого, чтобы расчистить ему место, убили другого депутата — Губернаторова. Не слабое начало парламентской карьеры, да? За те три года, что покойничек радел за народные нужды, он весьма приумножил свое благосостояние, проворачивая некие финансовые аферы. Этакий а-ля Хоботовский. Только дым пожиже да труба пониже. Но тоже гусь еще тот... И картины «ранее судимых Малевича и Филонова» неизвестно каким образом попали к убиенному. Откуда они у него взялись? Вдова не в курсе. Мол, это была часть его приданого. Как в рекламе. Ей-богу, хотелось бы взглянуть на него при жизни, познакомиться поближе. Шутка. Нет, серьезно, я такого депутата, по фамилии Новгородский знать не знал...
— Ну, по этому вопросу можешь проконсультироваться у Самойловича. Они там, в своем ведомстве, курируют весь депутатский корпус.
— Да лучше бы их вообще не знать никого. А то по «ящику» глядишь — вроде приличные люди. А как поближе подойдешь... такие конюшни авгиевы...
— Но-но, ты не обобщай! Что это за депутатофоб- ство такое?
— Ладно, не обращай внимания, это я так... В рабочем порядке. Пары выпускаю.
Пока Турецкий «выпускал пары» в кабинете Меркулова, Василий Алексеевич Колобов вел ожесточенные бои местного значения в квартире Елизаветы Яковлевны Мостовой, старой большевички, человека активной жизненной позиции. Колобов сидел напротив старухи красный как рак. Он бился с нею минут двадцать. Но дальше первого вопроса они так и не продвинулись.
Мостовая, выпрямив спину, смотрела на него горящими ненавистью глазами и тыкала кривым сморщенным пальцем чуть ли не в лицо Колобова. Судя по всему, старуха видела себя в данный момент где-нибудь в подвалах не то гестапо, не то царской охранки. И сдавать товарища по борьбе, то есть собственного внука, не собиралась.