Двое муровских оперативников, присутствовавших на спектакле, едва сдерживали смех.
— Повторяю вопрос, Елизавета Яковлевна. В какое время ваш внук, Олег Николаевич Мостовой, пришел к вам седьмого ноября сего года?
— Когда надо, тогда и пришел! Нет такого закона, чтобы внук не мог бабку навестить!
— Отвечайте на вопрос!
— А ты на меня не рычи! Молокосос!
— Гражданка Мостовая, я к вам не для беседы под чаек пришел! Ваш внук подозревается в тяжком преступлении. Дача ложных показаний, введение следствия в заблуждение, короче, воспрепятствование производству предварительного следствия — это уголовно наказуемое деяние!
— Напугал! Да я всю юность в тюрьмах провела! Когда тебя, щенка, еще на свете не было!
Она едва не ткнула своей когтистой лапкой прямо в глаз Колобова. Тот отпрянул.
— Василий Алексеевич, а давайте ее на пятнадцать суток посадим. За хулиганство, — предложил один из оперов.
— Сажайте! Сатрапы! Держиморды! Висельники! — заорала старуха.
— Да ты понимаешь, дура старая, что твоему внуку двадцать лет светит? За убийство! — еще громче заорал окончательно вышедший из себя Колобов.
Старуха захлопнула беззубый рот, выпучила глаза.
— Какое убийство? Ты чего несешь?
— Соседа вашего грохнули седьмого ноября, вы что, не в курсе? — вежливо поинтересовался Колобов.
— Ну и что? Туда ему и дорога, дерьмократу чертову!
— Не выражайтесь. Ваш внук был у вас дома седьмого ноября?
— Был! Нет такого закона... — опять начала было старуха.
— Во сколько он приехал? В четыре часа, в пять? — тут же перебил Колобов.
— Почему в четыре? Он в три приехал!
— Вы точно помните?
— Точно. У меня с памятью все в порядке. Я ноо- тропил принимаю.
— Еще раз: он приехал ровно в пятнадцать часов? Почему вы так точно называете время?
— Потому что я обедаю в половине третьего. Я как раз пообедала, посуду помыла и ушла в залу. У меня там часы с боем. Вот они отбили три раза, а Олежек в это время в дверь звонил. Я еще не сразу и услышала.
— Хорошо, — не веря, что сломал упрямую старуху, почти ласково проговорил Колобов. — И сколько времени он у вас пробыл?
Старуха молчала.
— Вы вопрос слышали?
Глухо, как в танке.
— Он в четыре часа ушел? В пять? — попробовал применить прежнюю тактику Колобов.
— Не помню...
— Но как же так? А ноотропил?
— Чего пристал? Мы с Олежкой выпили... чаю. Меня и сморило. Уснула я. Проснулась, его нет уже.
— А во сколько вы проснулись?
— В восемь вечера. Олежек как раз по телефону позвонил, узнать, как я себя чувствую. Он такой мальчик заботливый! А ты такое говоришь про него! Как язык-то не отсохнет?!
— Спокойно! Дима, — обратился Колобов к подчиненному, — покажи сумку. Это ваша сумка, Елизавета Яковлевна?
Старуха долго разглядывала клетчатую хозяйственную сумку.
— Не знаю. Таких сумок много.
— У вас такая есть?
— Вроде была.
— Точнее, пожалуйста.
— Была. И что?
— И где она?
— В шкафу, должно быть.
— Давайте посмотрим.
— Или на кухне в ящике. A-а, так я ее потеряла!
— Когда?
— А вот перед праздником в магазин пошла и потеряла.
— Вы сами в магазин ходите?
— Хожу, а что?
— Ничего. Просто человек вы старый. Неужели родные не могут о вас позаботиться?
— Кто сказал, что не могут? Пусть о тебе, голодранце, так в старости заботятся, как обо мне! Если ты до нее доживешь, конечно.
«Вот стерва!» — красной молнией пронеслось в мозгу Колобова.
— Елизавета Яковлевна, — вежливо произнес он, — вы, кажется, вашего соседа не любили?
— Депутата? А чего их любить-то? За что? За нищету народную?
— Но вы-то вроде не бедствуете...
— Меня сын кормит! Два раза в неделю продукты привозит, копейку мне потратить не дает! Я не за себя. Я за других! Выйдешь на улицу, на лавочке посидеть со старухами, волосы дыбом встают. Они все сами с хлеба на квас перебиваются, а еще детям помогают. Потому как взрослым детям, которые должны стариков содержать, им не прожить иначе! Это что ж такое? Все с ног на голову поставили! Все устои жизненные перевернули! Кто это сделал, я тебя спрашиваю?
— Сосед ваш...
— И он в том числе. Тот еще крендель был!
— Что это значит?
— А то! У меня слух-то хороший. Я однажды у двери-то стояла, на улицу собиралась. А тут он как раз из лифта выходил. Я переждать решила. Не хотела с ним встречаться, раскланиваться... А у него телефон зазвонил. Мобительный.
— Мобильный?
— Ну! И слышу, он злобно так кричит: «Убрать его надо! Ликвидировать! Чтобы не болтал языком поганым».
— О ком это он?
— Не знаю о ком. А только нормальный человек так кричать не будет!
— Елизавета Яковлевна, а где ваша сумка?
— Какая?
— Хозяйственная.
— Так Олежка забрал.
— Он вам сказал об этом?
— Ну да. Когда звонил. А что?
— Ничего. Просто вы пять минут тому назад утверждали, что потеряли ее.
Мостовая вперилась взглядом в Колобова.
— Ах ты, змееныш, — зловеще улыбнулась она. — Старуху на слове ловишь, беспризорник? Я же тебя сейчас пристрелю, как муху.
— Как это пристрелите? — ошалел Колобов. — Из чего?
— Из оружия наградного. Небось не разучилась еще...
— Из оружия? Какого? — глупо улыбнулся Колобов.
— Из браунинга, вот из какого!
— Да откуда у вас браунинг-то, бабушка? — все улыбался оперативник.
— Откуда? Отсюда!
Старуха неожиданно резво поднялась, подскочила к комоду, пошарила в одном из ящиков и, обернувшись к Колобову, весело крикнула: