«Допрос» тем временем продолжился.
— Ну, хорошо, — сказал Пиджак уже более подсушенным голосом. — Допустим. Допустим, что гражданин Гирин был хакером. Откуда у вас была такая информация?
— В Интернете прочел, — ответил я.
— На каком сайте?
— Увы, не помню.
Тут Пиджак снова позволил себе улыбнуться. Посмотрел на партнера, тот, однако, во все глаза таращился на меня. И взгляд у него был такой, словно он собирается меня сожрать. Целиком и в сыром виде. Пиджак кашлянул в бледненький кулачок и поинтересовался:
— И как? Гирин действительно оказался хакером?
— Нет. Это была дезинформация. Как только это выяснилось, мы тут же расстались.
— Забавно. У вас богатое воображение, Александр Борисович.
— Спасибо. Вы не первый, кто это заметил.
И тут в ход пошла тяжелая артиллерия. Свитер вскочил с места, навалился на стол, опершись на пудовые кулаки, и заорал, как рожающая медведица:
— Бросьте валять дурака, Турецкий! Вы не в цирке! Извольте говорить серьезно!
«Злой полицейский» в чистом виде. (Хоть бы разбавил для порядка.) Пиджак нежно тронул коллегу за рукав:
— Тише, Андрей Палыч, тише. Александр Борисович просто шутит. Такое у него сегодня настроение. Правда, Александр Борисович?
— Мне плевать, какое у него настроение! — снова рявкнул Свитер. — Сидит тут и издевается! В лицо нам плюет!
Все это продолжалось еще с минуту. Я пережидал бурю, покуривая сигарету и равнодушно глядя в окно. Когда мне стало совсем скучно, я сладко зевнул. Свитер при виде моего раскрытого рта едва не задохнулся от ярости. Поток слов прервался, он замолчал и хрипло задышал, вращая глазами.
Костюм снова тронул его за рукав.
— Ладно, — примирительно сказал он. — Успокойся, Андрей Палыч.
— Мудрое замечание, — поддакнул я. — Мне мама рассказывала в детстве, что нервные клетки не восстанавливаются. А у вас они…
— Молчать! — рявкнул Свитер и громыхнул кулаком об стол.
Стеклянный графин, стоявший на столе, подпрыгнул и опрокинулся. Вода плеснула Пиджаку на колени.
— А-а-а… — тихо вскрикнул он. — Что ж ты делаешь, придурок?
Последнее выражение явно относилось к Свитеру, а не к графину. Свитер заметно стушевался.
— Извини, — виновато промямлил он и, вынув платок, бросился вытирать мокрые колени Пиджака.
Поначалу этот маленький спектакль меня занимал. Но вскоре мне надоело смотреть на эту пошлую возню двух взрослых и глупых мужчин, некрасивых и неуклюжих.
Я затушил сигарету в пепельнице и хотел встать, но тут Пиджак пришел в себя и затараторил:
— Продолжим, пожалуй. Как и при каких обстоятельствах вы познакомились с Максимом Вороновым?
— При загадочных, — ответил я, насмешливо глядя на то, как Свитер полирует платком мокрые колени Пиджака.
Пиджак перехватил мой взгляд и грубо оттолкнул помощника. Сверкнул на меня взглядом и резко спросил:
— Почему вы молчите, Турецкий?
Вот так так. Выходит, они поменялись ролями. Теперь Пиджак стал «злым полицейским», а Свитер… Свитер выпустил пар и окончательно сдулся, превратившись в полное ничтожество. Сидел на стуле, понурый, и разглядывал колени (на этот раз — свои).
— А ты чего сидишь? — заорал Пиджак на опозорившегося коллегу.
— А что мне, руки ему выкручивать? — угрюмо отозвался Свитер.
Пиджак взглянул на него испепеляющим взглядом. Ей-богу, будь я на его месте, от меня осталась бы лишь кучка пепла. А он ничего, даже не задымился. Мужик!
— Турецкий! — снова окликнул меня озверевший Пиджак. — Какого черта вы молчите? Кажется, я ясно спросил: когда и при каких обстоятельствах познакомились с Турецким?
— С Турецким я познакомился чуть меньше пятидесяти лет назад, — серьезно сказал я. — Впервые увидел его в зеркале. С тех пор мы неразлучны. Честно говоря, за полвека этот фрукт сильно мне надоел. Но избавиться от него не получится. Ни при каком раскладе.
Пиджак побагровел.
— Вы… я… — начал пыхтеть он.
— Да, да, я слушаю.
— Я… вы…
И тут я снова зевнул. Теперь это походило не на спектакль, а на цирк. Два клоуна — Бим и Бом, Пиджак и Свитер. Два нервных, несмешных клоуна.
— Ладно, ребята, — сказал я, вставая. — Захотите со мной поговорить еще раз — пришлите повестку. Или приходите сами. Только наручники не забудьте, потому что добровольно я с вами не пойду.
— Почему? — растерянно произнес Пиджак.
Я сдвинул брови, глянул на него самым замороженным из своих взглядов и процедил сквозь зубы, подражая герою старого вестерна:
— Потому что вы мне не нравитесь. И не попадайтесь на моем пути, ребята, если не хотите, чтобы я надрал вам уши.
На этом наше общение кончилось. Точнее сказать, они готовы были его продолжать, но я — нет. В коридоре пара дюжих милиционеров попыталась было применить ко мне силу. Но, как говорится, это уже совсем другая история.
Вот и весь рассказ. Надеюсь, Константин Дмитриевич, он тебя позабавил? Я старался быть искренним. Кое-что, конечно, пришлось слегка приукрасить, но ведь на то мы и писатели, чтобы «художественно преломлять» действительность. Вот я и преломил.
Все, устал. Иду спать.
Спокойной ночи, милый, милый дневник! Чмоки-чмоки!»
16
Мохов, развалившись в кресле, пил чай из стеклянного граненого стакана, вставленного в медный монументально-«советский» подстаканник. Пил шумно, как делал это всегда, и Андрей Долгов, примостившийся на кожаном диванчике, незаметно поморщился. Вернее, он думал, что незаметно, а он наметанного взгляда Хозяина эта гримаса не ускользнула.
— Морщишься, — насмешливо проговорил Виктор Олегович. — Ну-ну. Пора бы уже привыкнуть.
— Вам показалось, — сказал Андрей ровным, спокойным голосом.
— Тебя послушать, так мне все время что-то кажется да мерещится, — парировал Мохов недовольным голосом.
Он снова отхлебнул из стакана, причем сделал это еще громче, чем прежде. Долгов выдержал это испытание с честью. Даже бровью не повел.
— Как вы сегодня? — вежливо поинтересовался он.
Хозяин прищурил маленькие, бесцветные глаза.
— А что сегодня?
— Ну, вчера вам немного нездоровилось.
На губах Виктора Олеговича появилась кривая усмешка.
— Ох, Андрюша, когда ты уже научишься называть вещи своими именами? Вчера я был пьян. В дым, в шоколад. В задницу! А здоровье у меня железное.
Долгов покачал головой: