Саша, хотя и успел подремать в самолете, чувствовал себя тем не менее невыспавшимся. Похоже, срабатывал фактор времени — все-таки разница пять часов, в Москве сейчас самый сон. А здесь солнце вовсю и тепло не по-апрельски.
Ранняя в этом году весна у нас, — взглянув на небо, сказал Машков. — Но в Листвянке, несмотря на солнце, будет прохладно. Поэтому вы правильно сделали, что плащ прихватили. Мы уж после вашего звонка сообразили и, на всякий случай, одежку для вас подобрали.
— А Никитин, как я понял, в отъезде?
— Точно так. В Подкаменке он. А вас велено встретить и к нему препроводить. Как вы насчет позавтракать? Если не очень проголодались, думаю, нам лучше будет сразу махнуть в Листвянку, там перекусить и — дальше, в Подкаменку.
— А это далеко?
— Нет, до Листвянки час с небольшим, дорога хорошая, а там «Орионом» — суденышко есть такое, гидрографическое. Но сейчас у него работы нет и мы его используем как транспорт.
— Делайте, как считаете удобным. Согласен на любой вариант. Но, считаю, лучше ехать сразу.
— Тогда вперед. — Майор предупредительно открыл заднюю дверцу «Волги», а сам сел радом с шофером. А город, если захотите, мы вам на обратном пути покажем.
Машина, обогнув город стороной, скоро выскочила на хорошую асфальтированную дорогу, ведущую к Байкалу, и с обеих сторон потянулась настоящая тайга, которую Саше прежде приходилось видеть только на картинках. Деревья стояли голые и словно обожженные огнем — черные и рукастые. И он не сразу понял, что этот лес — лиственничный. Они же сбрасывают на зиму свои иголки и от того вид имеют — будто после пожара. А вон выше, по сопкам, сплошная темная зелень, это, наверное, знаменитые кедрачи. Красивые места. Приехать бы сюда отдохнуть. С Ириной...
Вчера, когда почти мгновенно решился вопрос с командировкой, поскольку пришел факс от Грязнова, где указывался точный адрес сбежавшего миллионера, Саша и обрадовался, и расстроился. Нет, мысли о Лондоне почему-то даже и не приходили ему в голову. Лететь на Байкал, где неожиданно обнаружился Молчанов, было в настоящий момент нужнее. Но вместе с тем рушились и определенные планы, которые Турецкий уже разработал для себя на вечер. И вот, когда, наконец, все решилось и билет в кассе в Домодедово был уже заказан, вдруг родилась еще одна мыслишка — маленькая такая, трусливенькая: а что, может, это пока и к лучшему? Ну чего, в самом деле, торопиться? Куда опоздать боишься? Ты уверен в своих чувствах, ну и...
Ирина же его сообщение приняла как должное. Ничем не выразила неудовольствие, спросила только, что надо приготовить в дорогу. Набор был, как всегда, известный — пара рубашек, тщательно выглаженных естественно, носки, носовой платок, бритва и зубная щетка с пастой.
Тем временем Романова, уже по своим каналам, отбила депешу полковнику Никитину в Иркутск, и тот, сообщив о получении задания, отбыл из города.
Понимая, что на указание начальства так или иначе, но реагировать все равно придется, Меркулов дал задание: Залесскому немедленно приступить к ознакомлению с делом Мирзоева — Молчанова, убитого его помощника и Фиксатого, а Турецкому — сообщить Игорю всю необходимую дополнительную информацию, словом, вооружить его, если все-таки потребуется вылететь в Лондон. Сам же Меркулов не сильно верил в такую возможность: свяжутся, договорятся, начнутся консультации по факсу, а поисками убийц, если до этого дойдет-таки дело, англичане займутся сами. Но, скорее всего, те уже давно покинули Лондон. Если не Англию вообще.
А ближе к концу рабочего дня Меркулов снова позвал Турецкого к себе в кабинет.
— Я только что дал задание Иванцову просмотреть крупные дела за последние три года. Пока, думаю, этого достаточно. Можешь радоваться, — фыркнул Костя, — начальник пошел на поводу у подчиненного.
— На тебя это так не похоже! Но что случилось, Костя?
— Просто, поразмыслив над твоей бредятиной, я решил, а чем действительно черт не шутит? Ведь нельзя же полностью исключить, что кто-то из этой компании или они все вместе проходили по какому-нибудь делу? Уголовному, а может быть, и гражданскому. Ну, в общем, посмотрим. Если даже имеется хотя бы одна сотая процента, уже помощь. Но больше я надеюсь, что тебе удастся разговорить Молчанова. И тогда уже отпадет нужда искать преступника, он сам вычислится.
— Хорошо бы нам слона поймать большого... Ну а если Молчанов закроет рот на замок? Я ж не могу и в самом деле угрожать ему арестом. Он скажет, я все известное сообщил вашему следователю, оставил своего человека — начальника охраны, ну а сам от всех волнений решил отдохнуть. Что, не имею права? Я что, на государственной службе? Дисциплину нарушил? Вот и все аргументы. А то, что мы начали дело по факту его исчезновения, то как начали, так и кончим, если он с помощью все тех же своих друзей-приятелей выйдет на нашего генерального. Еще и нам врежут за эту, как ее — помнишь? — неавторизованную активность... Вот разве что по-человечески с ним как-то... Если он способен пойти на это. Да и Слава что-то любопытное там у него раскопал. Знать бы, другое дело. — И вдруг сказал без всякого перехода: — Костя, а ведь ты мне сегодня всю жизнь поломал.
Как это? — Костя взглянул поверх очков и напряженно наморщил лоб.
— А в прямом смысле. Я ведь собирался сегодня схватить Ирку и отволочь в загс для написания заявления. А ты меня вместо этого — в Сибирь. Теперь ведь могу и передумать.
Костя хмурился и смотрел недоверчиво, желая понять — всерьез ли говорит Турецкий или, как обычно, лепит горбатого? Кто его, однако, разберет! И Костя спросил неуверенно:
— Но ведь, судя по твоему очень неискреннему виду и явно жульническим замашкам, до сих пор тебя вполне устраивала этакая легкая и фривольная жизнь казака?
— Костя, — Турецкий постарался говорить как можно серьезнее, — все когда-нибудь кончается.
— А ей-то ты сказал об этом? — проявил прозорливость Костя.
— Что ж я, псих, что ли? Да она меня может знаешь куда послать? Ей нельзя давать времени на раздумье: за шкирку и...
— Ты говорил про подол, — напомнил Костя.
— Это одно и то же, просто с другого конца. Костя, Ирку надо брать с налету, в глубоком пике, понимаешь? Чтоб она не могла ни вправо, ни влево.
— А может, ты ошибаешься? И она, как вполне нормальная женщина, по неизвестной причине связавшая жизнь с таким оболтусом, как ты, только и ждет, когда ты ей скажешь ласково: моя дорогая и так далее, ну что обычно говорится в таких случаях?..
— А что говорится? — Вопрос Турецкого был коварен, но Костя не купился на него.
Ты хочешь узнать, что я сказал Леле? — Он наивно и беззащитно взглянул на Сашу, и тому почему-то стало неловко. Ибо Костины семейные отношения были табу, а для него, Турецкого, в первую очередь. Таких нежных и уравновешенных отношений надо было еще поискать. Им пришлось пережить вместе такое, что никому не пожелаешь, но их чувства друг к другу остались такими же чистыми и глубокими, как в первый день творения. Ни с кем нельзя было сравнивать этот семейный триумвират: Костя — Леля — Лидка, иначе можно было бы усомниться, что на земле вообще осталась хоть какая-то малая доля справедливости. Нет, не туда заехал брат Турецкий, и, пока не поздно, надо выруливать.