— Чувствую, Учитель.
— РАЗВЕ ТЫ НЕ ПОЛЬЗУЕШЬСЯ ОПЫТОМ, КОТОРЫЙ Я ТЕБЕ ПЕРЕДАЛ И ПРОДОЛЖАЮ ПЕРЕДАВАТЬ?
— Пользуюсь, Учитель.
— А ТЕПЕРЬ СКАЖИ, ЧТО ТЫ ПОНЯЛ?
— Я действительно все понял. Учитель.
— ГОВОРИ! — строго повторил Учитель.
— «Ты во мне — я в тебе!» Так вы мне говорили, Учитель.
— ДА, ТЫ ВО МНЕ — Я В ТЕБЕ! ПОМНИ ВСЕГДА ОБ ЭТОМ, А ИНОГДА И ПОВТОРЯЙ.
— Да, Учитель. Я буду помнить и повторять!
— ПОСПЕШИ К СВОЕМУ ЗЕМНОМУ УЧИТЕЛЮ! — Голос все слабел, а изображение становилось все более и более размытым, пока не исчезло совсем.
Савелию показалось, что он слышит голос Воронова. Он поднял голову и увидел, что Андрей с удивлением смотрит на него.
— Задремал немного, братишка? — спросил Воронов, с облегчением заметив спокойный взгляд Савелия.
— Андрюша, ты можешь поднажать немножко? — попросил Говорков.
— Попытаюсь. А что за спешка? Пять — десять минут погоды не сделают.
— Погоды, может, и не сделают, а вот… — Савелий вдруг подумал, что вряд ли сможет объяснить ему что-то, и просто сказал: — Я хочу успеть проститься с ним.
— О чем ты говоришь? — с тревогой начал Воронов, но тут машина вильнула.
— Следи за дорогой, а то ему с нами придется прощаться, — буркнул Савелий. — Эх, Батя, Батя…
— С чего ты взял, что ему плохо? Богомолов сказал?
— Нет! То, что мне сказал Богомолов, ты знаешь, — угрюмо ответил Савелий и снова попросил: — Быстрее, пожалуйста, быстрее, братишка!
Когда они подъехали к воротам дачи, там уже стояла карета «скорой помощи». Воронов с удивлением взглянул на Савелия, и они помчались к дому, умоляя Всевышнего только об одном: только бы он был жив? ПУСТЬ БАТЯ БУДЕТ ЖИВ!
Кроме бригады врачей у кровати генерала Говорова находились почти все его близкие: жена, дочь, сын, их супруги, а также внучка, чуть поодаль — соседи. Глаза у всех были на мокром месте. Увидев вошедших, хозяйка дома облегченно вздохнула и пошла им навстречу.
— Слава Богу, пришли! Филя сказал, что ждет только вас. — Она всхлипнула, и братья обняли ее, шепча на ухо какие-то слова ободрения. Женщина благодарно посмотрела на них.
Они медленно подошли к больному. Порфирий Сергеевич настолько исхудал, что у Савелия от жалости сжалось сердце. Желтоватая иссохшая кожа висела складками, резко обозначились скулы, по обтянутому черепу, казалось, можно изучать строение костей, как, впрочем, и по кистям рук. Создавалось, впечатление, что душа уже покинула это измученное тело, но как только братья подошли, генерал сразу открыл глаза, и в них засветилась радость. Только в них еще жили молодость, сила воли и сила духа.
— Пришли… — Говоров облегченно вздохнул и даже попытался пошутить: — Как вам нравится этот красавчик?
Савелий опустился перед ним на колени и, взяв его легонькую кисть в свою руку, собрал всю волю, энергию, чтобы передать своему земному Учителю.
— Оставь, дружочек! Побереги для себя, — догадливо произнес генерал и улыбнулся. Савелий подумал, что не только глаза сохранили молодость, но и его красивые крепкие зубы. — Мне уже ничего не поможет, я и так в долгу перед Всевышним, что еще живу. — Он немного помолчал, словно набираясь сил, потом спокойно сказал: — Вчера еще должен был уйти, да очень уж хотелось с тобой повидаться на прощанье.
— Он вдруг подмигнул. — А то знаю я тебя: ты ж никогда не простил бы старика, если бы я ушел не попрощавшись.
— Не простил бы, — кивнул Савелий со слезами на глазах, которых он впервые нисколько не стеснялся. — Как же так? — прошептал он. — Почему жизнь такая несправедливая?
— Ну, почему же несправедливая? — возразил старый генерал, и с каждым словом его голос становился бодрее. — Если бы все старье оставалось жить, то вскоре на земле не было бы места, для молодых. Пожил немного, дай и другим пожить. Ты не расстраивайся, крестник, твой крестный прожил вполне счастливую жизнь! У меня прекрасная жена, любящие дети и внуки, у меня отличные ученики, некоторые из которых даже превзошли меня, стали сильнее и мудрее своего наставника. — Он даже улыбнулся. — Разве это не счастье? Жизнь каждого человека — лишь песчинка в Вечности.
— Но я не готов к этому, — возразил Савелий, и Говоров чуть слышно попросил его наклониться ближе.
— Если ты думаешь, что я готов к Вечности, то глубоко заблуждаешься, — прошептал генерал. — Ты проследи, пожалуйста, когда я уйду… — Он так и сказал: «когда я уйду». — Когда я уйду, пусть рядом останутся только родные, но скажи им — пусть не разводят сырость, а лучше поставят Высоцкого, с которым я вот-вот встречусь… Нашу, любимую, — добавил Порфирий Сергеевич. — И прошу тебя, не нужно никакого официоза: пусть все будет по-домашнему, только близкие и те, кто действительно хотел бы проститься со мной. Если уж слишком будут настаивать, то пусть стрельнут немного, а там… — Он замолчал и вздохнул. — Жаль, что нет сейчас рядом еще одного близкого мне человека… Представляю, как Костя расстроится. Ты уж скажи ему: извинения просил, что не смог дождаться, да и расстраивать не хотел… Ладно, хватят о грустном. Расскажи лучше, как прошло сегодня твое внедрение.
— Все отлично. Батя. Все отлично.
— До твоей поездки в Америку мне все время хотелось посоветовать тебе не горячиться лишний раз, подумать, прежде чем бросаться вперед. Но сейчас я тебе этих слов не скажу: ты сам сумел решить эти задачи. Я теперь спокоен: мой Рэкс более не нуждается в опеке. И напоследок только одно пожелание: не будь слишком мягким, когда перед тобой враг, если не хочешь потом проклинать себя за свою слабость. И не будь слишком жестким со своими близкими. И… живи долго. — Савелий ощутил, что генерал пожал ему руку.
— Спасибо, Учитель, — прошептал Савелий.
— А тебе, Андрюша, только счастья могу пожелать. Все остальное у тебя вроде бы есть.
— Спасибо, Батя!
Говоров повернулся, посмотрел на своих близких, подольше задержав взгляд на жене, выделяя ее среди всех прочих, благодаря этим взглядом за долгие годы счастья. Все поняв, женщина горько зарыдала, но тут же взяла себя в руки и замолкла, не отрывая глаз от умирающего мужа. А взгляд Порфирия Сергеевича становился все более мутным, казалось, он уже никого не видит, но вдруг он поднял слабую руку, положил ладонь Савелию на голову, словно благословляя, а потом бессильно уронил руку, но Савелий успел задержать ее, прижался к ней губами: рука была теплой, еще живой.
— Умер Батя! — тихо произнес Савелий с горечью и поднялся. — Порфирий Сергеевич просил остаться только родных, но просил их не плакать, не грустить и поставить на прощание его любимую песню Высоцкого…
— Я уже приготовила, — прошептала дочь Порфирия Сергеевича, вставляя кассету в магнитофон. И неожиданно зазвучал голос Говорова: казалось, он раздается с того света. Это было так страшно, что многие вздрогнули.
«Не ожидали? — Порфирий Сергеевич заразительно рассмеялся, заставив всех улыбнуться сквозь слезы. — Ладно, не сердитесь на старика: этой мой последний розыгрыш! Никаких напутствий и пожеланий говорить не буду: мой крестник вам все сказал. Живите долго, не торопитесь встретиться со мной, у нас еще Вечность впереди. — Он весело повторил: — Живите долго! Володя, давай!»