Профессиональное зомбирование по «мягкой» категории чрезвычайно сложно и требует досконального изучения психофизиологии объекта, использования специальной медицинской и компьютерной аппаратуры, задействования кодировщиков-гипнотизеров, виртуозно владеющих техникой многоступенчатого гипноза.
Метод 1
— персону изымают из ее прежней среды, контакты с которой полностью прерываются;
— режим дня должен целиком противоречить ее прежним привычкам;
— активно провоцируется недоверие ко всем, кто жертву окружает (ее нагло обманывают, на нее подло доносят, ей злобно угрожают);
— осуществляются непрерываемые акции дискредитации (подтасовка, высмеивание) всего, чем человек дорожит;
— диета преимущественно углеводная и безбелковая, с подмешиванием отупляющих сознание препаратов (аминазин) и обязательным недосыпанием;
— по достижении состояния тупого безразличия проводится необходимое кодирование приемами активного внушения или гипноза.
Метод 2
Этот вариант слагается из трех последовательных ступеней, таких, как:
— промывание мозгов (очистка памяти от некогда ею воспринятого, ломание временно-пространственных ориентиров, создание безразличия и к прошлому, и к будущему);
— словесное кодирование (активное воздействие на психику, в которую внедряют определенные идеи и представления);
— закрепление (контроль усвоенности внедренного).
Техника реализации этих фаз обычно такова…»
В «Глории», кроме Дениса и Макса, никого не было.
Денис достал из сейфа конверт. Турецкий внимательно прочитал документ, написанный опять-таки рукой Жени Земляникиной — сомнений в этом у него было не больше, как если б он был ее классным руководителем. Вернул конверт Денису.
— Откуда у школьницы такие вещи, Сан Борисыч? Это же в умелых руках — жуткое оружие, и дураку понятно.
— Это ты и должен узнать. А для начала просто найди ее наконец!
— Стараемся, — вздохнул Денис. — С бумагой-то что делать?
— Пусть пока у тебя будет. Спрячь понадежней, никому не показывай. Вообще никому.
— А дяде?
Турецкий подумал немного:
— Знаешь, и его не впутывай. Пусть пока это будет между нами.
— Меня за эту бумажку не пришьют случайно? — полушутя-полусерьезно спросил Денис.
— Будем надеяться, нет, — совершенно серьезно сказал Турецкий.
У Дениса вытянулась и без того продолговатая физиономия.
— Ну что еще? Говори, почему такой смурной?
— Сан Борисыч, есть еще одна штука, которая мне покоя не дает несколько дней. — И Денис рассказал о том, как был найден труп заслуженного пенсионера Ларионова, и о том, что в телерепортаже видел Лукьянова, которого перед тем видел в загадочной фирме «Илиада».
— Про Лукьянова слышал, это бывший гэбэшник.
Лично, к счастью, не знаком, — сказал Турецкий. — А про пенсионера Стойкого понятия не имею. Столько народу каждый день переваривать приходится… Хотя подожди-ка… — Турецкий взялся за телефон и позвонил жене на работу. — Ирка, помнишь, меня на днях человек какой-то искал? Ты еще сказала, что у него фамилия на «-ский»…
— Ну да.
— Ты не вспомнила?
— Нет, не вспомнила.
— А он больше не звонил?
— Не звонил.
— Из тебя все приходится клещами тянуть, — пожаловался Турецкий. — Ты говорила, эта фамилия на «-ский», случайно не Стоцкий?
— Нет, длиннее.
— Сан Борисыч, — негромко сказал Денис, — Стоцкий уже давно труп.
— Да… Ира, ты меня слушаешь? Тогда, может… Венглинский?
Ирина Генриховна немного подумала и сказала:
— Кажется, да.
— О господи, — вздохнул Турецкий, — как же с тобой тяжело.
Денис деликатно вышел из кабинета.
— Это со мной тяжело?! — взвилась жена. — А может, ты для разнообразия начнешь дома ночевать? Чтобы сравнить, с кем тяжело и с кем не тяжело?!
— Что сказал Венглинский? Он перезвонит? Просил позвонить меня?
Вместо ответа жена бросила трубку.
Турецкий нашел в адресной книжке своего мобильника номер Венглинского и позвонил ему домой. Там никто не отвечал. Тогда Турецкий позвонил на работу — в РОВД.
Когда Денис вернулся, Александр Борисович как раз куда-то дозвонился, задал только один вопрос, сказал: «Простите, ради бога, я не знал…» — и положил трубку. Посмотрел на Дениса невидящим взглядом и сказал:
— Он умер сегодня ночью
— Кто?
— Венглинский…
— Тот самый мент? Ну и дела. Сан Борисыч, расскажите еще раз и все сначала. У меня это уже в башке не укладывается.
Турецкий рассказал все с самого начала и спросил:
— Теперь стало понятней?
Денис вздохнул:
— Стало хуже. Значит, что мы имеем? Вы должны были встретиться со Стасовым, Стасов не приезжает, но зато там же, на «Китай-городе», и в то же время вы видите Венглинского, который, который…
— Который проходит мимо под ручку с хорошенькой барышней.
— А потом оказывается, что в этот же день Венглинский звонит вам домой. А потом он вдруг умирает. Где именно?
— На станции «Третьяковская». Здоровый крепкий мужик. Веселый шел, смеялся. Принял яд? — Турецкий покачал головой. — Невозможно поверить.
— И правильно, и не верьте! Вы же следователь! Вам положено не верить.
Конечно, всякое бывает, думал Турецкий, но все же такое нагромождение событий в единицу времени — это уже слишком подозрительно. А кроме того, нелепейшим образом погибает персональный пенсионер Стоцкий, разъезжавший, между прочим, на шикарном «мерседесе». Что хотел сказать Венглинский? Может, просто какой-то пустяк, которому не стоит придавать значения? Турецкому, конечно, хотелось бы в это верить, но по опыту он знал, как такие «пустяковые» мысли привязчивы и неотступны.
Турецкий позвонил в районную прокуратуру — узнать, кто ведет расследование по факту гибели Венглинского. Оказалось, двадцатипятилетний выпускник юрфака, следователь Силантьев. Причем он уже почти готов был дело закрыть: налицо имелся явный суицид, потому что в организме Венглинского обнаружен цианид. Единственная нелепость, которая во всем этом присутствовала, пожаловался Силантьев Турецкому, — это то, что во рту Венглинского была жевательная резинка. Станет ли самоубийца жевать перед смертью? Вроде сомнительно. Или нет?
Тут Турецкий вспомнил девушку, которую обнимал Венглинский в метро, и сказал:
— А резинку сохранили?