— Я исцелился, — сказал ему Ланселот. — Я снова вполне здоров.
На следующее утро все они сели на коней и поехали в Астолат распрощаться с сэром Бернардом. Элейн вошла в комнату, где поселился Ланселот.
— Господин мой, — сказала она, — вижу, вы собираетесь меня покинуть. Пощадите меня, не дайте мне умереть.
— Чего вы желаете от меня, госпожа?
— Я хочу, чтобы вы на мне женились.
— Жениться? Не такова моя судьба. Я никогда никому не буду мужем.
— Тогда вы можете стать возлюбленным.
— Сохрани Иисусе! Хорошенькая это была бы награда вашему отцу и вашему брату!
— Значит, я умру от любви.
— Нет, любезная девица, вы не умрете. Поймите, я никогда не вступлю в брак, но вот что я могу обещать: когда вы найдете себе мужа, я назначу вам обоим тысячу фунтов в год.
— Этого мне не нужно, сэр. Женитесь на мне или станьте моим возлюбленным, иначе моя жизнь кончена.
— Дорогая моя госпожа, ни того ни другого я сделать не могу.
Услыхав отказ, она вскрикнула и лишилась чувств. Служанки перенесли Элейн в ее комнату, и там она плакала и рыдала и не могла остановиться. Сэр Ланселот тем временем приготовился к отъезду и спросил сэра Лавейна, каковы его намерения.
— Я желаю только одного: следовать за вами, — ответил ему юноша. — Разве что вы прогоните меня или велите вас оставить.
— В таком случае мы поедем вместе.
Тут к ним подошел сэр Бернард.
— Моя дочь умрет от любви к вам, — сказал он Ланселоту.
— Мне очень жаль, сэр. Но что я могу сделать? Я горько сожалею о том, что она полюбила меня, хоть я никак этого не поощрял. Я не давал ей обещаний, не делал предложения. Говорю вам: я не причинил ей ни малейшего бесчестья. Она все так же невинна и словом, и делом. Меня удручает ее горе, но исцелить его не в моих силах.
— Отец, — сказал Лавейн, — сэр Ланселот говорит чистую правду. И мне очень жаль сестру, ибо я, как и она, полюбил этого рыцаря и последую за ним хоть на край света.
Ланселот и Лавейн распрощались с сэром Бернардом и поехали в Лондон к королевскому двору. Услышав, что его лучший рыцарь возвращается живой и здоровый, король возрадовался, как и все рыцари, за исключением только сэра Мордреда и сэра Агравейна. А еще Гиневра не желала говорить с Ланселотом и не позволяла ему приближаться к ней. Он пытался объясниться, но она поворачивалась к нему спиной.
Простившись с Ланселотом, Прекрасная Дева из Астолата впала в такую печаль, что не могла ни есть, ни пить. Одно ей оставалось: вздыхать по Ланселоту. Через десять дней она была уже близка к смерти. Девушка исповедалась и приняла причастие, но все равно продолжала говорить только о Ланселоте. Священник уговаривал ее оставить эти мысли.
— Почему я должна их оставить? — спросила девушка. — Я — обычная земная женщина, и Ланселот такой же земной человек. Мы созданы для любви, и пока во мне остается дыхание, я буду оплакивать свою участь. Любовь исходит от Бога. И, Бог мне свидетель, я умираю девственницей. Молю Тебя, Господь Небесный, сжалиться надо мною и моей душой. Весь мой грех в том, что я полюбила сэра Ланселота, и я охотнее приму смерть, чем жизнь без него. Боль, которую я терплю, очистит мою душу.
Элейн призвала к себе в комнату отца и попросила его написать письмо, которое она продиктовала, — слово в слово.
— Пока мое тело не остынет, вложите этот лист мне в руку, — сказала она отцу. — Тело окоченеет, и письмо останется у меня в руке. Положите меня на кровать, нарядите в лучшие одежды, а затем отвезите в карете на берег Темзы и положите в лодку. Одного гребца будет довольно, чтобы направлять судно. Обязательно затяните всю ладью черной тканью. [161] Сделайте это в память обо мне, отец!
И она умерла.
Все сделали так, как просила Элейн. Ее тело доставили на берег Темзы и уложили в ладью. Один гребец провел лодку вниз по реке до Вестминстера и там оставил качаться с приливом и отливом.
Артур и Гиневра беседовали у окна, выходившего на реку, и вдруг король заметил эту ладью.
— Видишь то судно, затянутое черной тканью? — сказал он сэру Кэю. — Что это, как ты думаешь?
— Сир, — отвечал ему Кэй, — то знак некоей печали, в этом я уверен.
— Спустись к реке, — велел ему король, — и узнай больше.
Сэр Кэй поскакал к берегу Темзы и увидел в ладье Прекрасную Деву, лежавшую в своем лучшем уборе на кровати. Гребец сидел на корме лодки, но на вопросы отвечать отказался. Мертвая словно улыбалась. Кэй поехал обратно и рассказал обо всем королю.
— Я хочу ее увидеть, — сказал Артур. — Она и вправду так красива?
Вместе с Гиневрой король спустился к воде, и они оба дивились прекрасной покойнице. Королева заметила в ее руке письмо.
— Это поведает нам, кто она и откуда явилась, — сказала Гиневра, и король вынул письмо из окоченевших пальцев. Королевская чета возвратилась во дворец, и там в присутствии многих рыцарей послание было вскрыто. Писец прочел этот лист всем собравшимся. Вот что было написано:
«Благороднейший рыцарь, господин мой Ланселот, смерть забирает меня в свои владения. Но я, Прекрасная Дева из Астолата, умираю, любя вас. Плачьте со мной, все дамы и девицы, молитесь за мою душу. Похороните меня как подобает. Я умираю девственницей, Господь мне свидетель, и столь преданной сэру Ланселоту, что я предпочла расстаться с жизнью, а не жить в разлуке с ним».
Королева, выслушав все это, заплакала. Король послал за Ланселотом, и письмо прочли ему.
— Господин мой король, — сказал он, — я тяжко скорблю о кончине этой дамы. Но Господь ведает, что я не хотел стать причиной ее смерти. Ее брат, который приехал вместе со мной ко двору, подтвердит мои слова. Она была прекрасна и добра, но ее любовь ко мне превысила меру.
— Сэр, — сказала ему королева, — вы могли бы проявить к ней участие. Могли бы великодушнее обойтись с ней.
— Госпожа, она хотела стать моей женой или возлюбленной. Что я мог поделать? Любовь исходит из сердца, принуждением ее не добьешься.
— Это правда, — заметил Артур. — Никто никого не обязан любить. Но вам, сэр, придется заняться ее похоронами.
— Сделаю все, что смогу, сир.
На следующее утро за упокой Прекрасной Девы из Астолата отслужили мессу, а по окончании службы ее весьма пышно похоронили в аббатстве.
Королева призвала к себе Ланселота и попросила у него прощения.
— Я гневалась на вас без причины, — сказала она, — я назвала вас предателем. Я неверно судила о вас.