– Нет, – ничуть не реагируя на реакцию следователя, сказал Кайнаков. – Он родной брат Ангелины Викторовны.

У следователя по спине прошлась холодная волна. Он встал из кресла, наполнил из сифона стакан и медленно, в несколько приемов, выпил.

– Выходит, Коля – племянник Трошникова? – проговорил он больше для себя, чем уточняя очевидное. – А потому именно вы должны связаться с ним, представителем России в Европейском суде, и попросить Яна Михайловича убедить суд удовлетворить жалобы Устимцева. А что пишет олигарх?

– Я позвонил Яну, – вместо ответа сообщил Кайнаков. – Через сутки самолет с ним на борту опустится в Шереметьево. Похитители мне сказали, что если…

– Да, да, – перебил Кряжин. – Можете не продолжать. Мы с вами вот что сделаем. Снимите-ка трубку своего домашнего телефона и наберите номер «Скорой помощи». «Ноль-три», вы поняли?

– Зачем? – оглушенно спросил Кайнаков.

– Делайте, что вам говорят. Вызовите бригаду на дом, остальное я вам объясню после.

– И что сказать? – сняв с телефона трубку, поинтересовался Кайнаков.

– Что ваше систолическое давление зашкаливает за сто семьдесят.

– И они приедут? – усомнился, нажимая нужные цифры, президент.

– Еще бы, – следователь снял трубку параллельного телефона и зажал микрофон ладонью. – Еще единиц десять, и у вас инсульт случится.

Кайнаков уже хотел спросить, а к чему это все нужно, как вдруг в трубке раздался какой-то писк, и женщина голосом торопящейся куда-то стюардессы сказала: «Сто вторая, слушаю вас».

– У меня систолическое давление, – сказал ей Кайнаков.

– Это хорошо, – ответила оператор.

– Но у меня высокое давление.

– Сколько?

– Сто семьдесят.

– А диастолическое?.

Кайнаков бросил в сторону Кряжина совершенно растерянный взгляд. Тот показал президенту сначала один палец, потом два.

– Сто двадцать.

– Называйте адрес.

Кайнаков назвал.

– Дверь на коде?

– Вас проводят.

– Двадцать двенадцать, – сообщила точное время оператор и вышла из связи.

– А зачем это все нужно? – спросил президент, укладывая трубку в гнезда.

Следователь щелкнул пальцами и пожевал губами.

– Затем, что сейчас я уложу вас в реанимационную палату городской клинической больницы. Мне нужно беспокойство и раздражение похитителей. А пока я вижу лишь вашу нервозность. Так в эти игры не играют, Кайнаков.

Президент забегал глазами по гостиной, что-то сообразил и заверещал:

– Черта с два! Это идет в разрез с планами бандитов! Я испорчу их план, и они убьют Колю! Вам плевать, это не ваш сын, а мне потом придется всю жизнь рассчитываться за ошибку следователя, возомнившего себя великим тактиком!.. Ваша роль короля шантажа меня не устраивает, господин Кряжин!..

Заметив в уголках рта президента белесую пенку, «важняк» понял, что пора давить.

Подойдя к президенту, он схватил его за воротник рубашки и рванул вверх. Тонкая итальянская сорочка, не рассчитанная ее автором Понти на подобное обращение, жалобно треснула и разошлась по швам.

– Колю убьют сразу же, как только вы выполните требования похитителей! Кайнаков, опомнитесь и придите в себя! Вы же умный человек, если в разоренной стране умеете добывать и продавать уголь! Выйдете из шока, вернитесь к расчету!

– Что вы хотите, чтобы я понял?! – вырываясь из хватки следователя, запричитал Кайнаков.

– Вы лично будете совершать многомиллионную противозаконную сделку, если знаете наверняка, что есть недоброжелатель, посвященный в технологию этой сделки и способный сообщить об этом властям?

Кайнаков сидел и снизу вверх смотрел на следователя безумными глазами.

– Ну… нет, если вам угодно! – прокричал он. – Нет, не буду!

– А теперь скажите мне, будут ли возвращать вам Колю те, кто его похитил, когда будут выполнены их условия? – Кряжин смотрел на президента сверху, как Самсон, пытающийся подмять под себя худого льва. – Девятилетний мальчик достаточно взрослый для того, чтобы сообщить милиции о приметах похитителей, вспомнить их имена, место, где его содержали, их разговоры, марки и номера машин. Санкции статьи, предусмотренные для данного вида преступления, предусматривают до двадцати лет лишения свободы, и преступники не могут этого не знать! Понимаете ли вы, доверчивый отец?!

Отбросив от себя Кайнакова, следователь дошел до своей выдохшейся газировки и выпил ее одним махом. Поставил стакан и уже совершенно спокойный развернулся к Альберту Артуровичу.

– А теперь как следует шевельните мозгами и ответьте мне: будут ли похитители возвращать вам сына после того, как вы решите их проблему?

Вернулся к креслу, положил руку на плечо почти умершего от горя отца и неожиданно для него улыбнулся.

– Я прямо сейчас могу назвать вам с десяток фамилий тех, кто за сотню способен вырезать подъезд. А вы говорите – уговорить Европейский суд… Я слышу звонок в дверь. С этого момента, Кайнаков, если сделаете что-то не по моему плану, я заберу свою папку и выйду из этой квартиры. Пусть за вас просили серьезные люди. Мне на это наплевать. Я с ними на фото не снимался и карпов не выуживал. Как, впрочем, и с вами.

Как ни странно, Кряжин не испытывал к потерпевшему никакой злости. В число его «клиентов» по похищениям, в силу особенностей направления работы Генеральной прокуратуры, попадали именно те, кто надеялся либо на свои деньги, либо на влияние у сильных мира сего. На способности же следователей, расследующих подобные преступления, они не реагировали вовсе, полагая, что, будь у тех в головах достаточно разума, они не «пахали бы на земле», а зарабатывали такие же деньги. И очень часто получалось так, что родственники похищенных, не понимая, что делают, губили жизнь своих близких, по собственной инициативе заводя следствие в тупик.

– Почему вы солгали мне утром, Кайнаков?

– Потому что я считал, что спасаю Колю.

– Сейчас так не считаете?

– Нет, – ответил президент.

– А почему, Кайнаков?

– Потому что вы убедили меня в том, что Коля не вернется домой в любом случае…

– Ну, ну, ну, не вернется… – рассматривая повлажневшие глаза президента, пробормотал Кряжин. – Главное, не врите больше, черт вас подери!

Глава пятая

Кряжин выглянул в окно.

Машина с операми тронулась следом за каретой «Скорой помощи», врач которой, молодой кардиолог, в таких же тонких, как и у следователя, очках в течение добрых десяти минут не мог понять, что происходит в квартире, откуда поступил вызов о сердечном приступе.