Когда он вошел со своим волшебным чемоданом, то увидел четырех людей разных возрастов – от двадцати пяти до сорока с небольшим, рассевшихся по периметру необъятной гостиной.
– Где больной? – спросил врач.
– Я больной, – сообщил растрепанный Кайнаков, рядом с которым стояла бутылка коньяка и пустой стакан. Бутылка, впрочем, была запечатана.
– Перестаньте шутить, – предупредил доктор и поставил чемодан на пол. Воткнул указательный палец в переносицу, поправляя очки, и еще раз попытался узнать, где сердечный.
– Видите ли, в чем дело… – по-лисьи начал Кряжин, перекидывая руку с распахнутым удостоверением через плечо очумевшего от такого панибратства кардиолога. – Пойдемте в кухню, там нам будет удобнее.
– А давление? – спрашивал врач всякий раз, когда следователь уже думал, что тот понял, о чем идет речь.
– Видите ли, в чем дело… – снова начинал Кряжин.
– А приступ?
Ему пришлось связаться со Смагиным, а тот с главным кардиологом Московской области. И молодой врач почему-то сразу понял, что нужно делать. Носилки с вконец убитым событиями Кайнаковым унесли вниз, а Кряжин еще раз объяснил врачу, что тот должен делать в случае чужого интереса к судьбе больного. Естественно, под угрозой уголовной ответственности, которая не могла наступить в любом случае. Однако врачу об этом было неизвестно.
Кайнаков трясся на кушетке, раздумывая о том, что дальнейшая жизнь потеряла всякий смысл, Саланцев с помощниками следовали за машиной в больницу, а Кряжин понимал ситуацию лучше всех. И сейчас, сидя напротив Ангелины Викторовны и смотря на ее дрожащую руку, вкладывающую в рот какую-то пилюлю, размышлял о том, выдержит ли ее натура предстоящие события.
А события скоро начнутся – следователь был уверен в этом. В определении времени нового телефонного звонка он ошибся ровно на пять минут. По-видимому, кто-то к болезни Альберта Артуровича оказался не готов.
– Я вас слушаю, – мертвым голосом пробормотала Кайнакова.
– Ангелина Викторовна? – послышалось на том конце связи.
Кряжин сидел в наушниках, соединенных со спаренным аппаратом спеца, и поощрительно кивал женщине головой. Использование громоздкого АОНа дальнего боя и повышенной точности с некоторых пор следователь счел невозможным и излишним. Это другая игра. И другой случай.
– А нельзя ли узнать, что за трагедия случилась с Альбертом Артуровичем?
– Отдайте сына, – сказала мама и вдруг заплакала вне сценария.
– Подождите, подождите, – встревоженно успокоил ее голос. – Мы отдадим сына. Но что с папой?
– У него давление…
– Не может быть, – возразили ей. – Указательный палец правой руки Коли мы вам вроде бы еще не присылали. С чего вдруг так расстроиться? А что будет, когда на ваш домашний адрес придет бандероль с головой ребенка?
Похититель сам был виноват. Над человеком можно издеваться лишь в определенных временных пределах. Чем человек слабее духом, тем короче этот период. Потом наступает срыв. Либо привыкание, что в равной мере невыгодно для преступников.
Кайнакова почувствовала себя плохо (кто бы не почувствовал?) и выронила трубку из руки. Но Кряжин вставил ее обратно, успев шепнуть: «Скажите, что собираетесь вызывать «Скорую».
И улыбнулся. Ангелине Викторовне захотелось разорвать следователя в клочья. Прямо здесь, на супружеском ложе. Вцепиться этому маньяку в лицо и рвать его, пока не исчезнет этот торжествующий оскал.
«Давайте, – думал Кряжин, – вырубите и эту! И тогда я посмотрю, что вы будете делать дальше!»
Об этом «дальше», по всей видимости, подумали и абоненты на том конце связи, потому как из их голоса почти сразу исчезла бравада и мужественные заверения в том, что они в состоянии отрезать от девятилетнего ребенка еще какие-то части.
– Успокойтесь, – зазвучало в наушниках следователя. – Мы тоже переживаем за состояние Альберта Артуровича. Да и как не переживать, если это именно он должен выполнить условия договора, при благополучной реализации которого Коля вернется домой. Милиция с вами рядом?
Женщина посмотрела на следователя, и тот сразу качнул головой. Лгать бессмысленно. Бандитам и так хорошо известно, что в квартиру поднялись трое, а вышли двое.
– Пусть он уйдет и наш разговор не слушает.
– Он ушел, – после небольшой паузы сказала Кайнакова.
– Нет, он не ушел. Передо мной стоит аппаратура, и ее показания говорят мне, что вы на параллельной связи. Давайте не будем лгать друг другу. Пусть милиционер выйдет из квартиры.
Кряжин сдернул наушники и приблизил губы к пахнущему «Испоханом» уху супруги президента: «Говорите, что Трошников уже в полете, а больше вам ничего не известно». Вышел в кухню и закурил.
Обычно телефонные разговоры в целях более качественной конспирации ведет один человек. Сейчас по телефону говорил не тот, что звонил раньше. Настолько уверены в безопасности своего предприятия?
Стоя на площадке рядом с телохранителем, Кряжин вынул сигарету и пыхнул дымком.
– Вы всегда вот так и стоите перед квартирой, как у Мавзолея? – дабы отвлечься от ненужных мыслей, поинтересовался он у охранника.
На удивление, тот умел разговаривать. И даже правильно складывал из слов предложения.
– Нет. Сегодня Альберт Артурович попросил. А так мы в машине. Один в квартире. Хватает охранника на входе.
Кряжин благодарно кивнул.
– А сейчас тот же охранник, что стоял утром?
– Нет. Другой. Ремизов ушел.
– То есть, у охранника, что стоял утром, была фамилия Ремизов?
Поговорив с болтливым привратником еще пару минут, он стал ощупывать карманы своего костюма. И вспомнил, что телефон его по-прежнему у Кайнакова.
Иной мысли у следователя возникнуть и не могло: он тотчас пересек площадку и уверенно нажал на кнопку звонка двери напротив. Красивой двери из массивного дуба, открывающейся внутрь, а не наружу, как у всех нормальных людей. В этом доме бояться нечего и некого. Незнакомцев встретят внизу и, если нужно, перенаправят в ближайшее отделение милиции.
В таких домах не принято спрашивать: «Кто?» Ясно, что не чужой, коль скоро его пропустили на первом этаже. Глухо чвакнул замок, и дверь приоткрылась. На пороге стоял малый лет тридцати – тридцати пяти и ел банан.
Кряжин показал свое удостоверение и попросил разрешения сделать один телефонный звонок. Малый пожал плечами, шагнул в сторону и запустил следователя внутрь.
Удивительны бывают порой мысли архитекторов. То в городе множатся микрорайоны с квартирами, где на кухню приходятся восемь квадратных метров, а на самую большую из двух комнат – семнадцать. А теперь по их чертежам выстраивают такие хоромы, где трудно различить вход в туалет от бильярдной. Не потому, что бильярдная загажена, а потому, что дверь санузла выглядит, как в праздничном зале. Малому с бананом повезло. Он смог позволить себе жить в этом комплексе. Квартира ничем не отличалась от кайнаковской.