– Где телефон? – тихо, словно опасаясь эха, спросил Кряжин.
– А вон он, в коридоре, – бросил парень и отправился куда-то за угол. За углом раздавалось: «Что это за гадость на вас? Я о галстуке». – «Почему же гадость? Дарья подарила». По ТВ давали «Собачье сердце».
Кряжин нажал кнопки и стал ждать. Гудки тянулись долго, словно он звонил не на мобильный телефон Саланцева, а ему в спальную. По-видимому, оперу приходилось в данный момент объяснять непростую ситуацию главврачу больницы. Палата на одного человека, на ней должна быть табличка – «Реанимационная», рядом с кроватью Альберта Артуровича – пара капельниц с фиктивными иглами, приклеенными пластырем к рукам. У дверей – человек на стуле с оружием и удостоверением МУРа. В приемном покое документы должны быть оформлены по полной форме. В отделении все должны знать, что состояние Кайнакова критическое…
Не стоит злиться, что «муровец» долго не берет трубку. Попробуй выполни все это да проконтролируй несколько раз. Да чтобы без сучка и задоринки!
– Да!
– Упарился? – мягко спросил следователь.
– Все нормально, – по голосу Саланцева чувствовалось, что без мата там не обошлось. – Он под охраной, все знают, что почти в коме.
– Вот о чем я хотел тебя попросить, Андрей… – Кряжин почесал висок и посмотрел в сторону угла, за которым профессор Преображенский «натягивал» Полиграфа за плевки на пол. – В доме Кайнаковых на первом этаже, где пост охраны, сегодня сменился охранник. Фамилия его Ремизов, зовут Павлом. Он представляет частное охранное предприятие «Сатурн». Узнай об этом человеке все. Как управишься, установи его и поезжай по адресу. Он нужен мне на Большой Дмитровке.
Саланцев пообещал. За то короткое время, что Кряжин общался с этим сыщиком, он с приятным удивлением для себя среди многих черт «муровца» отметил один факт: опер никогда ничего не записывал, однако впоследствии уличить его в кратковременной потере памяти было невозможно. Саланцев пообещал. Значит, сделает.
– Спасибо за услугу! – крикнул Кряжин за угол. – Дверь закройте!
– Нет проблем. Я об услуге, – парень опять что-то жевал, наверное, бананов у него было много. – Просто захлопните. Это я о двери.
– Он ушел?
– Да, как вы просили.
– Сейчас проверим… – голос затих, а после опять зазвучал. И, кажется, удовлетворенно. – Да, вы не обманули. Аппаратура показывает, что вы на проводе одна.
– Скажите… пожалуйста… – прижав трубку к уху плечом, Кайнакова сложила в мольбе руки. – Дайте мне поговорить с сыном…
Она услышала сначала вздох, потом – «хорошо» и спустя полминуты:
– Мама!..
– Коленька! – дико закричала Ангелина Викторовна. – Что они с тобой делают?!
– Ничего, мама, – ответил мальчик. – Со мной все хорошо, ты не волнуйся… Когда папа меня заберет?
Кайнакова изо всех сил старалась сдерживать рвущийся из нее вой, в горле ее образовался комок, и все, что она могла, это повторять:
– Скоро, мальчик, скоро, мальчик…
– Вот видите, – сказал голос, – с ним все в порядке. А теперь давайте обсудим кое-какие детали. Кажется, вас уговорили заняться глупостями. Ваш муж здоров, не так ли?
Перед Ангелиной Викторовной появился образ ухмыляющегося следователя.
– Не так. Если ваш с ним договор рухнет, виновны в этом будете только вы… Как можно?.. Мальчика!.. – Следователь перед взором не исчезал, значит, она все делала правильно. – Вы забрали сына!.. А если Алик в больнице…
– Заткнитесь, Ангелина Викторовна, черт вас побери! – буркнул голос. – Просто удивительно, как у бывшего боксера, призера первенств Москвы, может быть такое больное сердце! Кто мог подумать? А между тем, если он не сделает то, что обещал, то мы сделаем то, что обещали взамен. Пусть болеет дальше. Кстати, в какую больницу его повезли?
Ангелина Викторовна сказала, что в первую городскую клиническую.
Невидимый собеседник помедлил, а потом вдруг сказал:
– Надеюсь, вы в курсе наших с Альбертом Артуровичем обязательств. И нам нет разницы, кто будет убеждать гостя из Страсбурга. Даже лучше, если брата будет убеждать сестра. Ян Михайлович любит Колю?
Кайнакова почти потеряла все силы.
– Вот и хорошо. Да, кстати… Номер с инсультом больше не пройдет. Так что лучше мужайтесь. Вы меня хорошо поняли?
– Да.
– Хм… – с сомнением выдавил голос. – Дать в последний раз поговорить с Колей?.. Ну, ладно, ладно. Шутка. Мы перезвоним.
Когда Кряжин вошел к Кайнаковой в спальную, разговор был уже закончен.
– Я слышала Колю…
Он качнул головой и пожевал губами. Подождал ровно столько, сколько было уместно находиться в чужом будуаре следователю Генеральной прокуратуры, и, водя пальцем по головке стоящего на трельяже амура, словно невзначай оглянулся:
– О чем была речь?
– Я так и не поняла, – отрешенно глядя в зеркало перед собой, но не видя себя, пробормотала женщина. – Дали с сыном поговорить… Потом попугали… спросили, в какую больницу мужа увезли…
– А требования? – вкрадчиво поинтересовался Иван Дмитриевич.
– Никаких требований… – Кайнакова крутила головой, словно хотела сорвать ее против резьбы. – Бред какой-то. Сказали, что перезвонят… Чему вы радуетесь, мой бог?!! Что значит эта…
Снова увидев на лице наглого мужика самодовольную улыбку, Ангелина Викторовна едва не сошла с ума.
– Я радуюсь тому, что теперь игру ведем мы.
Кайнакова смотрела на следователя, округлив от изумления глаза. Игра?.. Это для него игра?
– Знаете, что нужно сделать, если на вас бежит огромная собака и нет никакой надежды на то, что она свернет?
– Нет, конечно…
– Нужно совершить поступок, который приведет ее в недоумение и заинтересует больше, чем ваша нога. Например, если у вас в руке сумка, поставить ее на голову. Собака остановится и уставится на вас лучистым взглядом. И без дополнительной команды на вас уже никогда не нападет. Доказано международной ассоциацией кинологов. Сейчас собака остановилась. И также не понимает, что делать дальше. Единственный неверный путь, по которому она обязательно двинется, это больница, где находится ваш муж. А вы-то думали, что у меня не все дома? Нет, это у вас не все дома, Ангелина Викторовна. Но, если вы пообещаете помогать мне и дальше так же терпимо, как сейчас, обещаю это исправить.
Как и обещал, Саланцев, разобравшись с делами в больнице, выставил у дверей охрану из числа районных оперов и спустился к машине.
«Как называл его Кряжин? Ремизов. Павел Ремизов, ЧОП «Сатурн». Доберемся до компьютера, там будет видно».
Но добрался он в первую очередь не до компьютера, а до адресного бюро ГУВД Москвы. Ремизовых Павлов значилось в самом дорогом городе мира шестьдесят семь. Саланцев исключил тех, кому до двадцати, и тех, кому за шестьдесят. Осталось тридцать восемь, что само по себе ситуацию не меняло.