Я надеваю свой рабочий комбинезон, футболку и поднимаюсь в комнату Лус. Она еще спит. Я присаживаюсь на край ее кровати и смотрю на нее. Если бы мы с Уиттом зачали ребенка, он, наверное, родился бы примерно с таким же цветом кожи, как у Лус. Скоро девочка просыпается, но не сразу, как обычно просыпаюсь я, а медленно, словно распускающийся цветок. Первое, что она видит, — это мои глаза; быть может, это тоже хороший знак.
Но первое, о чем она спрашивает, переведя взгляд на пакет из магазина, который стоит у нее на ночном столике, — это приготовила ли я ей костюм для спектакля.
Я не приготовила, ленивая и дурная мать. Приношу извинения. Лус начинает обиженно хлюпать носом. Мы отправляемся в детский сад. Миссис Ломакс берется сделать костюм сама. Она забирает у меня пакет из магазина и смотрит на меня как-то странно.
Потом я уезжаю по делам и трачу огромное количество денег на покупки. Покупаю одежду и продукты, покупаю за семьдесят восемь тысяч долларов шхуну «Гитара». Осматриваю ее. Она старая, но в отличном состоянии. Новая оснастка и такелаж, — одним словом, игрушка для богатого человека. Договариваюсь с парнем, который сторожит судно, чтобы он загрузил ее продуктами и горючим на месяц плавания, а также заменил прежнее название на другое — теперь шхуна будет носить имя «Ястреб». Я занялась и собой: сделала модную стрижку в салоне на Гроув и переоделась в элегантный полотняный брючный костюм кремового цвета. На голове у меня красивая соломенная шляпа.
Время далеко за полдень. Я не спала уже… сколько это? Трое суток. Я занимаю столик в ресторане, выходящем окнами на Диннер-Кей, и заказываю банановый дайкири в честь мамы, чьим излюбленным напитком и практически единственной пищей он был в течение нескольких лет. Присматриваюсь к посетителям, встречаюсь с ними глазами, явно привлекаю восхищенные взгляды. Стильная женщина, свободная, одна, обманщица, но они этого не знают; обнаруживаю, что прежней Джейн для меня маловато, — так же, как Долорес.
Я допиваю свой дайкири и уже собираюсь заказывать еще один, как вдруг появляется пааролаватс. Тот самый грязный бородатый белый мужчина в солдатской рабочей куртке с обрезанными рукавами, в шортах до колен, черных от грязи, и в солдатских ботинках на босу ногу. Его лицо и передняя часть голеней покрыты мелкими красными болячками. Туристы этого не замечают, так как не смотрят на него, отворачиваясь точно так же, как отвернулись бы от своих собратьев, не ставших зомби, а просто попавших в беду. Вероятно, они думают, что он может выкинуть какой-нибудь безумный фортель или начнет клянчить деньги. Два официанта беспокойно поглядывают на него: эта человеческая руина может повредить репутации заведения. Я расплачиваюсь по счету и ухожу, забрав свои пакеты с красивыми лейблами. Зомби медленно разворачивается и шаркает за мной.
Второй бродит вокруг церкви, когда я заезжаю забрать Лус из детского сада. Таким способом Уитт напоминает мне о себе, вроде бы передает сообщение. Вести себя так глупо и навязчиво не в его вкусе, но, видно, вкус его изменился после того, как он стал колдуном.
Я приехала немного раньше времени — дети разучивают песню, которую они должны будут исполнить, обходя в пышной процессии вокруг Ноева ковчега. Потом они хором исполняют «Морской гимн», который я нахожу замечательным. Это одна из первых песен, которые училась петь я сама. Ее учил меня петь отец, тогда мне было примерно столько лет, сколько сейчас Лус. Он будет рад, что она ее знает, когда они встретятся и познакомятся друг с другом.
Мы уносим с собой пакет с пресловутым костюмом. Лус обещает вечером надеть его, чтобы я полюбовалась. О, только не сегодня вечером, детка!
Мы едем домой. Дома любуемся новыми платьями и новыми игрушками. Я читаю Лус на сон грядущий, пока глаза у нее не начинают слипаться, и тогда я укладываю ее в постель в новой ночной рубашке с кружевами. Потом я переодеваюсь в другой свой новый наряд — зеленую шелковую блузку и желтые слаксы. Цвета Ифы для моей большой ночи.
Паз приходит около семи. Он, мне кажется, скрывает страх за своей обычной бравадой.
— Просвети меня, чтобы я не чувствовал себя дураком.
Я говорю:
— Не чувствуй себя дураком. Я вижу, что ты еще носишь амулет твоей матери. Это мудро. И пожалуйста, отдай мне твой пистолет.
Немного помедлив, он вручает мне пистолет, и я кладу его на верхнюю полку посудного шкафа рядом с другим пистолетом и кадоулом. Последний я с полки снимаю и со стуком ставлю на стол. Паз смотрит на него.
— Что это?
— Африканский магический состав. Не хочешь ли чаю?
— Какого чаю? — спрашивает он с некоторым подозрением.
— «Тетли», Паз, не более того. Послушай, ты должен мне верить. Это, — тут я касаюсь кадоула кончиком ногтя, — для меня. Только я войду в невидимый мир. Ты здесь для вида. Как и цыпленок.
— Я ничего не должен делать?
— Просто будь самим собой.
Да, Паз, оставайся самим собой, не более того. Пожалуйста. Я готовлю чай. Раньше мои руки дрожали, но теперь все прошло. Я готова к бою. Себе в чай я кладу много сахара.
— Что слышно у копов? — спрашиваю я.
— В основном без комментариев. Они объявили, что убийца применил какой-то газ, чтобы парализовать охрану отеля. То же имело место в случае с массовым безумием прошлой ночью. Действия по образцу культовой секты в Японии, которая применила нервно-паралитический газ в токийском метро. Терроризм. Решается вопрос о призыве в национальную гвардию. Большинство воспринимает всю эту историю как обычное преступление террористов. Кстати, я видел Барлоу. Его поместили в больницу Джексона.
— Ну и как он?
— Говорит, что чувствует себя хорошо. Ему кажется, будто он видел сон. Помнит как нечто реальное только завтрак в тот день, когда мы пытались арестовать твоего мужа. Врачи называют это ретроградной амнезией. Не думаю, чтобы ему предъявили обвинение, но работу он потерял.
Хруст гравия на подъездной дорожке, тяжелые шаги на лестнице. Я открыла дверь на стук. Миссис Паз выглядит мрачной и деловитой в белом платье, обшитом по воротнику голубыми морскими раковинками. В руках у нее два тяжело нагруженных пакета из магазина. Когда я ее впускаю, она опускает пакеты на пол и окидывает пристальным взглядом мое жилье. После чего глаза наши встречаются. У нее они темнее, чем у Джимми. В них я читаю подозрительность, страх, боль. Она опускает веки раньше, чем я. Когда она снова поднимает их, в глазах смирение. Она дотрагивается до моей щеки.
— В вас и вправду вселился Орула?
В женщин сантерии никогда не вселяется Орула.
— Ифа? Нет в том смысле, какой имеете в виду вы, но кажется, что он ко мне благосклонен. А вы связаны с Йемайей?
— Да, уже много лет. Она послала мне большую удачу, но я всегда считала, что настанет час возвращать долги. Думаю, он настал.
— Что в пакетах, мами? — спрашивает Паз.
— Еда. — Она указывает носком туфли на один из пакетов. — Отсюда надо все переложить в холодильник, Яго.