Улуне постоянно твердил мне, что первое правило для колдуна, работающего в области магической реальности, — ничего не бояться. Страх лишает силы ноги, руки и глаза, говорил он. Этим воспользуются другие колдуны, чтобы уничтожить тебя, или сделать беспомощным, или… остальное я запамятовала. Я вообще сейчас почти ничего не помню — ни того, что я делаю здесь, ни кто я такая.
Смотреть ему в глаза — это даже не то, что смотреть в глаза животного, потому что ты, глядя в глаза животному, знаешь, какое перед тобой существо, и не питаешь иллюзий. А на меня обращен взгляд, не лишенный интеллекта, но зато лишенный какого бы то ни было сопереживания, какого бы то ни было человеческого чувства. Нет, это не Дуракне Ден, это нечто иное. Оно. Я отхожу, медленно, как во сне. Слышу свой крик, бросаюсь к выходу, но его нет, я натыкаюсь на глиняные стены.
Голос Уитта исходит из этого «Оно»: «Ты в самом деле хочешь видеть меня?» «Оно» снимает с полки резную деревянную шкатулку, кладет ее на пол, поднимает крышку. В шкатулке то ли кукла, то ли какое-то маленькое животное, и оно движется. Снова мой сон. Я опускаюсь на четвереньки и заглядываю внутрь. Это Уитт, ростом в шесть дюймов, он за письменным столом, на котором лежат стопки его излюбленной линованной бумаги, и он пишет. Меня охватывает сочувствие к нему, ведь он так много работает, и я протягиваю руку, чтобы дотронуться до него. Рука моя до самого плеча входит в шкатулку. Я глажу его по спине, как это делала обычно, когда он сидел за письменным столом. Теряю равновесие и одной ногой попадаю в шкатулку, а потом и другой. Там много места, и это бегство от колдуна.
Я стою рядом с Уиттом. Мы в маленькой комнатке, в жилом помещении над ангаром для яхты в Сайоннете. Дверь отсутствует на том месте, где она должна быть, но все прочее осталось прежним: письменный стол из клена, старое деревянное вращающееся кресло, несколько потрепанный диван, книжные полки и установка мини-стерео. Окна в одной стене выходят на террасу, а в другой — на гавань. Я так рада, что я дома. Смотрю на свое отражение в оконном стекле. До талии я обмотана куском узорчатой ткани; груди мои торчат над ней, как две блестящие темные сливы. Я чернокожая. О, как хорошо, думаю я, теперь мы будем счастливы. Я подхожу к нему и спрашиваю, как идут дела, как поживает Капитан. Отлично, отвечает он, продолжая писать, поэма продвигается хорошими темпами. Я заглядываю ему через плечо, читаю строчки слово за словом, однако написанное исчезает так же быстро, как и появляется на бумаге. Стопка отложенных вправо будто бы исписанных страниц совершенно чиста. Но Уитт счастлив так, словно он по меньшей мере Уитмен.
Внезапно я испытываю острый приступ желания. Невероятно острый. Я тяну Уитта за руку, начинаю нашептывать ему нежности, сладострастные предложения. Сбрасываю с себя узорчатую тряпку, раздеваю Уитта и тащу его за собой в маленькую спальню, и, о радость, какая же у него эрекция, член огромный, неимоверный, черный, как вулканическое стекло. Но на постели нет места, в спальне полно голых женщин. Все они играют с новорожденными младенцами, баюкают их, нянчат, щекочут. Большинство из них черные, но есть и несколько блондинок, одна из последних, видимо, кубинка. Но все дети мертвые, потому что у них аккуратно срезана верхняя часть черепа, а мозг вынут, однако женщины этого не замечают, как не замечают и того, что у них самих животы разрезаны, а вся комната залита кровью, темной, скользкой и блестящей. Я веду себя как одержимая, желание мое доводит меня до бешенства, я кричу на женщин, расталкиваю их, сбрасываю с кровати.
Одна из них — моя сестра. Она смотрит на меня такими глазами, какими не смотрела никогда в жизни. Они полны любви и сочувствия. Я ложусь спиной на постель, поднимаю колени и раздвигаю их. Уитт падает на меня, пенис его огромен, он может разорвать меня на две половины, но наслаждение настолько велико, что мне наплевать на смерть. И тут сестра шепчет мне на ухо: «Прости меня».
Это словно электрический шок. Кто-то поддерживает меня сзади, мы плывем на яхте, к моей щеке прижимается чьято щека, руки мои лежат на румпеле. На моих руках, направляя их движения, лежат знакомые, покрытые веснушками руки отца. Я чувствую его запах. Темно, мы быстро несемся по черной воде. Я слышу голос, ощущаю теплое дыхание. Печальный голос, разочарованный. Я понимаю, что чудовищно ошиблась. Все нелепости, какие я почувствовала, объяснены. Выбран не тот союзник. Прорыв в кругу защиты. Сын и мать выбраны правильно, цыпленок — нет. Не та желтая птица. Я была недостаточно внимательна. Виной тому страх. Улуне был прав: главное — это внимание и отсутствие страха. Ничего не бояться.
Теперь мне придется войти в собственное тело. Ведь я не представляю опасности для того, кто был раньше моим мужем Уиттом. Круг защиты прорван. Мой табурет стоит на двух ножках. Не та желтая птица… Я чувствую, как обрастаю плотью реального мира. В этом и заключен маленький луч надежды. Что очень важно, думаю я, когда открываю глаза и вновь вижу свое жилище.
Паз почувствовал, что шея у него конвульсивно дернулась; край стула больно давил под коленки; все тело затекло. Видно, хватил лишку, подумал он и огляделся. Свечи, которые зажгла его мать, тускло чадили на самом дне стеклянных цилиндров. Мать сидела у стола вместе с Джейн, голова которой все еще бессильно свисала на плечо, глаза были закрыты. Мать напевала что-то негромким, глуховатым голосом, не по-испански и не по-английски. Он едва узнал ее: жесткие черты сгладились, исчезло выражение высокомерной гордости. Паз вдруг почувствовал возмущение. Он-то что здесь делает со всеми этими мумбо-юмбо? Повторил вслух:
— Мумбо-юмбо.
И встал. К чертям все это дерьмо.
Джейн резко подняла голову и посмотрела на него.
— Будь настороже. Он идет сюда.
Голос у нее звучал глуше и ниже, чем прежде.
— Кто, Мур?
— Нет. Да. Слушай, ты можешь молиться? По-настоящему? Знаешь молитвы?
— Ты имеешь в виду, молитву Святой Деве?
— Да, это прекрасно. Он попытается добраться до тебя, во всяком случае, рассчитывает на то, что одолеет тебя. Твоя мама, она как скала, он не посмеет тронуть ее, ведь она сейчас Йемайя. Но он может достать тебя. Молись не переставая. Да, добавь к молитве слова «звезда моря», это свяжет тебя с Йемайей.
— Это смешно, Джейн, я не верю во всю эту чушь, а если бы и верил…
Послышался какой-то звук, дрожащий, неровный перестук. Они повернули головы в сторону клетки с цыпленком. Тот бился головой о сетку, разбил клюв. Наконец он упал на пол клетки, потрепыхался немного и затих. Струйка крови вытекла из раскрытого клюва и замерла блестящей капелькой на его кончике. Свечи продолжали чадить. Воздух в комнате как бы сгустился, и очертания предметов стали неясными.
Паз начал молитву:
— ПресвятаяДеваМариязвездаморяМатерьБожия…
Слова сливались, и Паз, продолжая молиться глухим голосом, постарался сосредоточиться на этих словах, чтобы избавиться от неистового хаоса мыслей в голове.