Тирант безмолвно кивнул. Дрожа от отвращения, он выбрался из комнаты и некоторое время жадно втягивал ноздрями воздух. Солдат вышел к нему и протянул руку:

— Идемте, севастократор, вам нужно лечь.

Тирант доковылял до своей каюты, рухнул на кровать и пробормотал:

— Пусть доложат о потерях.

Пришел лекарь, весь в крови.

— Ты смердишь, как мясная лавка, — сказал ему Тирант.

— Вы и сами хороши, севастократор, — буркнул лекарь. Он вытащил из-за пояса щипцы. — Готовы? Держитесь за край кровати. Можете кричать, это облегчает боль.

И с тем он раздвинул края раны, чтобы выдернуть стрелу.

Потери действительно оказались велики — почти все на корабле Тиранта были ранены и больше половины моряков погибло.

Глава четырнадцатая

Флот севастократора остался в гавани восточнее Бельпуча. Город этот, не получив ни припасов, ни подкрепления, готовился к осаде в глубокой печали. Диафеб перешел из старого лагеря в новый, намереваясь двинуться на Бельпуч и выкурить оттуда Великого Турка.

А Тирант вместе с захваченным галиотом и знатным пленником отправился к Константинополь, дабы лично передать Великого Караманя в руки императора и рассказать обо всем, что случилось на море.

Тотчас Тирант стал готовиться к отплытию, а в столицу сломя голову поскакал гонец, дабы предупредить государя о том, что над генуэзским флотом одержана великая победа и что сам победитель желает поведать обо всем в подробностях.

Услышав об этом, император хлопнул в ладоши и отправил слугу за плотниками, которым приказал соорудить длинные деревянные мостки, уходящие в воду на тридцать шагов. «И накройте их бархатом», — добавил он.

Кармезина явилась к императору очень недовольная.

— Государь, почему вы не поставили меня в известность о том, что севастократор опять покрыл себя славой? — обратилась она к отцу, а затем возвела глаза к небу: — Похоже, я — самая несчастная из всех девиц императорского дома! Когда речь идет о делах неважных, меня выводят за руку и ставят перед всеми на помост, а когда происходит нечто действительно существенное для империи, обо мне забывают! Ведь я — всего лишь девица, а мужчины так заняты!

— Дитя мое, — император привлек ее к себе и поцеловал в щеку, — Тирант Белый опять разбил турок, на сей раз на море, и я даже не подозреваю о том, каким образом ему это удалось!

— Ну вот, скоро он приедет и все нам расскажет, — сказала Кармезина. — Полагаю, это будет увлекательное повествование. Его следовало бы записать.

— Разумеется, — кивнул император.

— И вы будете день и ночь проводить с ним в совещаниях, — добавила Кармезина. — Что в сложившейся ситуации вполне естественно.

— Я рад, дочь моя, что вы это одобряете.

— Конечно одобряю! — воскликнула Кармезина. — Ведь это очень разумно, и вам следует хорошенько узнать мысли друг друга,

— Так поступают все правители и все полководцы.

— И я тоже намерена так поступать, — сказала Кармезина и удалилась, оставив отца гадать касательно скрытого смысла последней фразы.

* * *

Когда галера севастократора и вместе с нею галиот, захваченный им у генуэзцев, показались в гавани Золотой Рог, огромная толпа народу, собравшегося в порту, разразилась приветственными криками. Император и Кармезина находились на специально сооруженном помосте, высоко над толпой, так что простонародье осталось далеко внизу, и никто не мог коснуться императорских одежд, даже по случайности, зато всем хорошо было видно происходящее на помосте.

Кармезина в ярко-багровом платье с меховой оторочкой по вороту и рукавам стояла рядом с отцом. Маленькая корона горела алмазами в ее волосах, а лицо разрумянилось от морского ветра. И ей казалось, будто она находится не на помосте в порту, а на палубе боевого корабля, который под всеми парусами несется навстречу смертельному врагу. От этих мыслей ей становилось весело, так что она с трудом сдерживала смех.

Ее волосы были тщательно заплетены в косы, а косы помещены в специальные шелковые чехольчики, перевитые жемчужными нитями. Кисти рук она прятала в пышных складках своего платья.

Ей казалось, что галера никогда не доберется до помоста, так медленно двигались корабли по гавани. Вся вода в гавани была пестра от цветов, и галера осторожно раздвигала их носом. Наконец вода всколыхнулась, помост дрогнул, раздался почти неслышный глухой звук: корабль причалил. Тирант вышел первым, опираясь на обломанное древко копья. Он еле двигался, так болела рана у него на ноге: за время плавания она воспалилась, и с каждым часом севастократору становилось все хуже. Лихорадка усиливалась, и он шел из последних сил.

Великого Караманя, разодетого в лучшие шелка из всех, что сыскались на галиоте, вели вслед за севастократором на длинной цепи. Чернокожие рабы, которых Тирант нашел на том же галиоте, бежали следом: их Тирант намеревался подарить принцессе, ибо уже имел случай убедиться в том, что эти негры хорошо вышколены и умеют забавлять своих господ забавными рожицами, а также ловко подают напитки и очищают фрукты.

Увидев помост, устланный роскошным бархатом, Тирант на миг замешкался, но затем ступил на него. Пленники шествовали следом. Тирант не оборачивался — а если бы обернулся, то увидел бы, как десятки людей прыгнули в воду, держа в зубах ножи, как стремительно начали они кромсать драгоценный бархат, причем каждый норовил отхватить кусок побольше, нимало не заботясь о том, что при этом режет руки соседей.

Вся эта возня происходила у севастократора за спиной. А он видел только помост и на нем императора, своего господина, и принцессу. А расстояние, которое ему предстояло пройти, казалось непомерно большим, поэтому Тирант прикрыл глаза ресницами, чтобы не бояться. Он погрузился в темноту — она всегда была его другом — и теперь просто шел, не заботясь о длине пути.

И наконец путь этот закончился. Тирант поднялся на помост. Вслед за ним чернокожие втащили и Великого Караманя. Негров этих очень забавляло то обстоятельство, что они ведут на цепи своего бывшего хозяина, поэтому они постоянно приплясывали и подталкивали друг друга подвижными плечами.

Тирант опустился перед императором на колени и поцеловал его руку, а затем поцеловал и руку принцессы. Опираясь на свой посох, севастократор встал, повернулся к пленнику и тихо сказал Великому Караманю:

— Ты должен приветствовать государя как подобает.

— Я плюю на тебя и твоего государя! — вскричал Великий Карамань. — У меня самого цари целуют ноги, и я никогда не преклонюсь ни перед кем.

— В таком случае, сукин сын, придется тебе сделать то, чего ты прежде никогда не делал, — произнес севастократор. Он говорил негромко, но вполне отчетливо, так что Великий Карамань отлично его понял. И, по скольку пленник продолжал упорствовать, Тирант ударил его своим посохом по шее и принудил опуститься на колени.