От Герасима отец Гурий узнал, что озеро зовется Спас, но, невзирая на название, на озере всякими путями погибло немало народу. Тонкая зеленая щеточка, мреющая у горизонта, – Спас-остров. Когда-то, уж и старики не помнят, стоял на том острове монастырь. Из самого Кириллова приходили монахи испытать нрав матери-пустыни: летом – бескрайней водяной глади, зимой – широкой снежной равнины, где гуляет ветер и поет с пересвистом метель. Самый последний монах жил-спасался в землянке; все деревянные постройки сгорели в лихолетье.
Говорят, ходил он по воде, не омочив платья, – то ли брод знал, то ли благодать ему была такая. Все это пересказала Герасиму бабка, удивленная его расспросами: «Эсколь поздно за ум взялся!»
– А ты-то зачем в таку глухомарь ушел али пряташься от кого? – день за днем допытывался Герасим.
Прошедшие месяцы закалили отца Гурия в безмолвии и одиночестве, и вскоре он начал тяготиться назойливыми хлопотами своего спасителя, чая дня, когда сможет сам вставать и свершать простой обиход.
Через седмицу отшельник окончательно окреп и больше не нуждался в стороннем уходе, и все бы хорошо, да Герасим повадился навещать отца Гурия, и одинокая вечерняя молитва, заветная услада отца Гурия, слишком часто прерывалась вторжением всегда радостно-возбужденного гостя. Веря в промысел Божий о всякой человеческой душе, отец Гурий поначалу терпел, но в жилище монаха отрок распоряжался с деревенской обстоятельностью и хозяйским рачением и опекал, как заботливая мать опекает несмышленыша, норовящего сунуть палец в огонь.
Даже за спасение свое он не мог благодарить Герасима. Он давно уже торопил свою жизнь, желая скорее подойти к последним ее годам. И не его вина, что не нашел он на земле ничего, за что хотелось бы уцепиться в последний миг. Единственное, что еще тревожило и волновало его, было существование не постижимой умом тайны: зачем это краткое, щемящее душу цветение природы, красы, любви? Если следом – покровы содраны, красота смята и уничтожена и обнажена ухмылка всепобедного тления? Что хотел сказать Творец, ваяя смертную красоту?
В тот вечер отец Гурий, как обычно, встал на вечернюю молитву. Синие волны лесов по обе стороны от озера засветились теплым багрецом, словно затеплились свечи. Этот час душевного мира и красоты был его наградой за дневной труд.
– Помилуй мя, Боже, по велицей милости Твоей…
Где-то вдали взревела моторка неутомимого Гармыша. Досадуя, отец Гурий продолжил молитву, но уже без сердечного внимания. «Надо бы сказать ему, чтобы не ездил так часто», – прокралось крамольное своесловие между кимвалами и медью Плача Давидова.
Глухое раздражение его на Герасима нарастало. Ему мешали упрямство и грубейший материализм этого пасынка Природы. Все, что невозможно было ощупать, помять в ладонях, обнюхать, не существовало для Герасима. В этом, по мнению отца Гурия, рассудок его ничем не отличался от ума какой-нибудь сметливой собаки или обезьяны.
И вдруг вспышкой пламени полыхнуло в мозгу: «Господи! К чему труды мои… я так и не смог ПОЛЮБИТЬ БРАТА СВОЕГО! И несть покаяния во мне…»
Недостижимость последней заповеди обожгла его отчаянием. Умиление и теплосердечие свое он не сумел разделить даже на двоих.
– Окропиши мя иссопом и очищуся, омыеши мя и паче снега убелюся… – деревянным языком бормотал отец Гурий.
Он никогда ни о чем не просил своего заботника, тем не менее Герасим, щерясь в улыбке, выгружал из заплатанного сидора банку меда, круг хлеба, половину жареной курицы в промасленной газете, какие-то невнятные старушечьи припасы в кулечках, керосин, запечатанную сургучом бутыль темного стекла. На вкусный запах из-под плиты тотчас же выглянул буро-пегий зверек. Отец Гурий, не глядя в сторону гостя, продолжал молитву.
– Горносталько-то у тебя какой доброхот, на жопке сидит, лапки свесил, глазками поглядыват! – восхитился Герасим.
– Ты, братец, вот что, ты не езди ко мне больше, – мягко попросил отец Гурий, – мне Богу молиться надо, душу спасать…
Герасим растерянно хлопал короткими, словно опаленными ресницами, рот его приоткрылся, в уголках пристыла слюна. Простое сердце его не вмещало обиды. Чудачества монаха забавляли его, он чувствовал себя взрослым и бывалым рядом с этим большим мечтательным ребенком: оборвался весь, исхудал, как зимний заяц, ест какую-то траву… Но тут Герасима достала обида. Не за себя, за бабку Нюру. Она, узнав-таки от внука о «лесном попе», собрала последнее, кланяться ему просила. А тут – не езди! Герасим хотел выругаться, но в его деревне ругались только приезжие. Он с досадой плюнул в пол, отец Гурий даже не обернулся.
С озера донесся надсадный вой мотора. Призвав остаток душевных сил, отец Гурий продолжил молитву, но казалось, сегодня весь окрестный мир ополчился против него. Под плитами пола сначала тихо, потом все громче завозились. Тявканье, шипение и визгливый лай переросли в вой и звуки битвы. Отец Гурий рывком приподнял и сдвинул плиту пола и заглянул в открывшуюся щель. В просторном подполье под храмом крутились и ходили колесом два неизвестных науке зверя. Один – длинный, ярко-рыжий с белым подпалом, похожий на лисицу. Яростно фыркая и наступая, он вырывал у маленького обглоданное куриное крылышко из запасов бабки Нюры. Искусанный зверек задыхался и плакал. Отец Гурий метко бросил в рыжего головешкой, и вторжение чужака было отбито. Тварь метнулась в глубину холма, по ступеням, вырубленным в сером ноздреватом известняке.
Израненный победитель, не выпуская трофея, уполз в дальний темный угол подвала. Друг и питомец отца Гурия оказался самкой, и где-то в подполье храма у нее было гнездо.
Удивленный отец Гурий через узкий пролаз спустился в просторный сухой подвал, отделанный с большей тщательностью и искусством, чем это можно было предположить в сельском храме. Осыпающиеся ступени уводили в настоящее подземелье. Проход был высокий, но очень узкий.
Прихватив свечей, спичек и обвязавшись веревкой на манер заправского альпиниста, отец Гурий двинулся в разведку.
Шел он уже довольно долго. Спуск временами сменялся подъемом. Под ногой крошились обветшавшие ступени. По-видимому, подземный ход имел естественное происхождение, это было русло древней реки, вымытое в известковых пластах тысячелетия назад. По пути ему попадались ответвления высохших ручьев, похожие на узкие темные норы. Каждый его шаг, падение мелкого камушка, неловкое движение отзывались эхом и долгим шумом в колодезных глубинах подземного хода. Внезапно впереди он увидел свет, вернее, отсвет свечи, пляшущий по ноздреватым стенам. Впереди него по подземелью кто-то шел со свечой, постоянно скрываясь за каким-либо поворотом хода. Отцу Гурию стало страшно. Он осенил путь свой крестным знамением и сделал несколько шагов вперед, уверенный, что козни лукавого рассыплются силой молитвы. О ужас! Впереди шел он сам, среди колеблющихся длинноруких теней и всполохов света. Споткнувшись о крупный булыжник, он не удержал равновесия и упал на острые обломки. Свеча выскользнула из рук и погасла. Погас и свет в конце туннеля.
С трудом нашарив свечу и засветив огонь, он с испугом понял, что потерял направление и теперь не знает, куда идти. Но тут в лицо ему подул слабый, но, несомненно, вольный, пахнущий рыбой ветер. Прихрамывая, отец Гурий двинулся навстречу ветру. Упругий прохладный поток мягко обтекал лицо, вскоре послышались далекие голоса чаек и плеск волн, потом тьма поредела и вдали замаячил дневной свет. Алый вечерний луч пробивался через узкое отверстие. Отец Гурий почти бегом пробежал остаток туннеля. В потемках он наступил на что-то мягкое, рванулся, но запутался ногами. В проходе валялся рюкзак. Он был покрыт толстым слоем белесой пыли или плесени. Оставив до времени свою находку, отец Гурий зашагал на свет. Он оказался в пещерной нише, внутри высокого обрывистого берега. Подземный ход обрывался у воды. Недавнее половодье приволокло в пещеру мелко порубленный ледоходом плавник, угли рыбачьих костров, пластиковые бутылки, рыбьи хребты, капроновую сеть с остатками поплавков. Пожалуй, попасть сюда можно было только озером; если подплыть к прибрежной скале вплотную и подтянуться, то человек среднего роста без труда пролезет в расселину, чтобы переждать бурю, обсушиться. Отец Гурий решил, что именно за этим сюда и наведывались туристы, что забыли злополучный рюкзак.