— Думаю, вы в силах помочь мне. У вас есть связи в канцлерском суде?
— Разумеется. Я там стажируюсь.
Это было лучше, чем я надеялся!
— Я шестидесятый чиновник, — продолжал он. — Работаю под началом одного из шестых. Разумеется, числа выбраны произвольно и соответствуют понятиям «младший» и «старший». И надеюсь однажды дослужиться до шестого. Впрочем, вряд ли вас это интересует. Но в чем, собственно, дело, старина? Вы меня страшно интригуете.
— Мне нужно отоспаться, — сказал я.
Хотя я валился с ног от усталости, мой мозг работал на удивление живо, являя почти болезненную ясность мысли.
— В таком случае вам надо сначала выспаться, а потом расскажете мне свою историю.
— Нет, сначала расскажу.
И вот в течение утра я поведал Генри значительную часть своей истории, суть которой сводилась к тому, что я являюсь наследником Хаффамом и в настоящее время имею на руках давно утраченное завещание, призванное разрешить спорный вопрос о праве наследования. Генри выразил крайнее удивление сей новостью и признался, что много наслышан об означенном судебном процессе, поскольку, пояснил он, о нем идет самая дурная слава. Когда я рассказал, каким образом заполучил завещание, он с восхищением назвал мои действия смелыми и мужественными. Под конец я объяснил, насколько опасно мое нынешнее положение.
— Посему, — в заключение сказал я, — мне нужна помощь, чтобы предъявить завещание суду. Я могу заплатить вам, поскольку упомянутая мной старая леди дала мне денег, которые я оставил на хранение у своих друзей.
— К черту деньги! — воскликнул Генри. — Я почту за честь представлять ваши интересы бесплатно. Хотя из этого вы наверняка заключите, что адвокат из меня никудышный! Но если я правильно понял, в данную минуту документ находится при вас?
Я раздвинул лацканы куртки и показал пакет, висящий у меня на шее.
— Так значит, вы еще не ознакомились с ним! В таком случае сейчас первым делом нужно прочитать его.
Когда он расчистил место на столе, я извлек документ из пакета и развернул. Присев рядом со мной, Генри быстро пробежал глазами бумагу, а потом воскликнул:
— Клянусь небом, документ подлинный. Подумать только! Это положит конец одному из длиннейших процессов в долгой истории канцлерского суда, полной лжи и крючкотворства. Да адвокаты просто лишатся дара речи, когда это завещание ляжет на стол старшему чиновнику!
Он рассмеялся, а потом — поскольку я плохо разбирал крупный почерк судейского переписчика, — прочитал вслух часть, касающуюся непосредственно наследуемой собственности: все имущество отходит к «несовершеннолетнему Джону Хаффаму и наследникам оного по нисходящей линии, мужского и женского пола».
Генри еще раз бегло просмотрел завещание и заметил:
— И оно засвидетельствовано по должной форме.
Он положил бумагу на стол и сказал серьезным тоном:
— Что ж, здесь все яснее ясного. Даже тупоумный канцлерский суд не сможет особо запутать и усложнить ваше дело, старина.
Едва он произнес последние слова, страшная усталость навалилась на меня. Казалось, в этот миг я достиг цели всех своих стремлений, и силы, столь долго придававшие мне способность действовать, меня покинули.
— Я должен поспать, — сказал я.
— Значит, так и сделаете, — улыбнулся Генри. — А пока вы спите, я внимательно изучу документ и выберу наилучшую линию поведения.
Он смотрел на меня таким ясным, честным взором, что я устыдился внезапно возникшего в душе сильного нежелания выпускать документ из рук.
Я уже собирался, хотя и противно своей воле, потребовать завещание обратно, но он заметил мои сомнения, поскольку продолжил:
— Да, вы совершенно правы, старина. Не расставайтесь с ним ни на минуту. Мы с вами просмотрим его вместе, когда вы проснетесь.
Он протянул мне завещание, которое я взял с чувством глубокого стыда. Неужели я стал настолько подозрительным, что уже никому не доверяю?
— У меня идея, — с улыбкой сказал Генри. — В моей спальне чертовски холодно. Почему бы вам не поспать здесь, на диване? Вы мне не помешаете.
Я с благодарностью принял предложение, и он принялся передвигать мебель.
— Здесь, у камина слишком жарко. Я немного отодвину диван.
Он так и сделал, и я запротестовал:
— Но теперь дверь не открывается.
— Ничего страшного, — весело ответил он. — Я все равно не собираюсь выходить из дома.
Я все еще мучился стыдом от сознания, что обнаружил свое недоверие к нему, и тут мне пришло в голову хотя бы отчасти загладить свою невольную грубость, раз я могу спокойно спать здесь в полной уверенности, что никто не выйдет из комнаты, не разбудив меня.
— Не желаете ли просмотреть завещание, покуда я сплю?
— Да, отличная мысль, — откликнулся он.
Итак, я отдал Генри документ и улегся на диван. Дело уже близилось к полудню, хотя сквозь плотную пелену тумана лишь слабый желтоватый свет пробивался в маленькие закопченные окна. Последнее, что я запомнил, уже проваливаясь в сон, это Генри Беллринджера, который сидел за столом и сосредоточенно писал.
Я спал крепким сном без сновидений. Один раз я на миг очнулся и увидел Генри, сидящего за столом спиной ко мне, все в той же позе. Я снова погрузился в забытье, а по пробуждении еще пытался сообразить, где нахожусь, когда почувствовал легкое прикосновение какого-то предмета к щеке. Пошарив рукой по подушке, я нащупал пакет. И сразу все вспомнил. Украдкой посмотрев на Генри и удостоверившись, что он сидит на прежнем месте спиной ко мне, я быстро заглянул в пакет. Ни один скряга никогда не испытывал при виде своего золота такого восторга, какой охватил меня при виде завещания. Я приподнял голову и, встретившись глазами с улыбающимся Генри, залился краской при мысли, что он видел и понял мои действия.
— Ну, и каково же ваше мнение? — спросил я, вставая с дивана.
— Ваше дело беспроигрышное, поскольку завещание составлено в самых недвусмысленных выражениях, — сказал он, и я увидел проступившие у него на щеках красноватые пятна. — Если документ подлинный, в чем я не сомневаюсь, он вступит в силу взамен другого завещания. Суд справедливости не признает никакого срока давности в подобных делах.
— Похоже, вы взволнованы не меньше меня, — заметил я.
— От перспективы положить конец этой давней тяжбе у меня просто дух захватывает, — сказал Генри. Он и в самом деле дышал прерывисто. — Мой дорогой Джон, вам нужно лишь официально заявить о своих правах на землю — ив скором времени вы станете владельцем хафемского поместья.
Он подался вперед и пожал мне руку столь тепло и крепко, что я растрогался чуть ли не до слез.
— Но есть, по меньшей мере, одно препятствие, — сказал я.