Шон месяцами не вспоминал о своей семье, он был слишком занят золотой жатвой, но теперь к нему вернулись воспоминания. Он столько забыл! По сравнению с властью и золотом все остальное казалось несущественным, даже жизни, человеческие жизни ничего не значили. А теперь его собственная жизнь колеблется на краю темной пропасти.
Течение его мыслей снова прервал грохот кувалд. По ту сторону перегороженного туннеля люди пытаются спасти ему жизнь, пробиваются через предательские камни, которые в любую минуту могут снова обрушиться. Люди гораздо ценней этого пагубного металла, этих маленьких золотых кружочков, которые лежат рядом с ним в грязи, пока люди стараются спасти его.
Он подумал о Гарри, искалеченном его неосторожным выстрелом, отце зачатого им, Шоном, ублюдка, об Аде, которую он оставил, не попрощавшись, о Карле Лохткампере с пистолетом в руке, снесшем себе полголовы в спальне, о других безымянных, безликих людях, которые погибли из-за него.
Шон провел языком по губам и прислушался к ударам молотов – теперь он был уверен, что они раздаются ближе.
– Если выберусь отсюда, стану другим. Клянусь!
* * *
За следующие тридцать шесть часов Мбежане отдыхал всего четыре. Дафф видел, как тает его плоть, уходя с потом. Он работал на износ. Сам Дафф уже обессилел и больше не мог работать руками, но руководил командами, подпиравшими крышу туннеля. К вечеру второго дня они расчистили сто футов. Дафф прошел по этому туннелю и, дойдя до плоскости забоя, заговорил с Мбежане:
– Давно вы в последний раз подавали ему сигнал?
Мбежане остановился, держа в татуированных руках кувалду; ее ручка была липкой и почернела от крови.
– Час назад, и тогда казалось, что между нами длина копья.
Дафф взял у одного из туземцев лом и постучал по камню. Ответ пришел немедленно.
– Он ударяет по чему-то металлическому, – сказал Дафф. – И похоже, он всего в нескольких футах. Мбежане, пусть работают другие. Если хочешь, можешь остаться и смотреть, но ты должен отдохнуть.
В ответ Мбежане поднял кувалду и ударил по камню. Камень раскололся, и два туземца ломами высвободили обломки. В образовавшемся отверстии они увидели угол тележки. Все смотрели на нее, потом Дафф закричал:
– Шон, Шон, ты меня слышишь?
– Перестань орать и вытащи меня отсюда.
Голос, хриплый от жажды и пыли, звучал тихо из-за слоя камня.
– Он под тележкой!
– Это он!
– Нкози, как ты?
– Мы его нашли!
Крики подхватили работавшие дальше в туннеле и передали поджидавшим у подъемника:
– Его нашли, с ним все в порядке, его нашли!
Дафф и Мбежане бросились вперед, начисто забыв об усталости. Они вытащили последние камни, наклонились и заглянули под тележку.
– Нкози, я вижу тебя.
– И я вижу тебя, Мбежане. Почему ты не шел так долго?
– Тут на дороге лежали маленькие камни.
Мбежане прополз под тележку и ухватил Шона под мышки.
– Что за место ты для себя выбрал под землей, приятель? Как ты себя чувствуешь?
– Дай мне воды, и все будет в порядке.
– Воды, принесите воды! – крикнул Дафф.
Шон выпил ее, стараясь одним глотком осушить чашку. Закашлялся, и вода вылилась из носа.
– Полегче, приятель, полегче.
Дафф поколотил его по спине.
Следующую чашку Шон выпил медленнее и закончил, тяжело дыша от усилий.
– Как хорошо!
– Пошли, наверху ждет врач.
Дафф набросил на плечи Шону одеяло, Мбежане поднял его и прижал к груди.
– Опусти меня, черт побери, я еще не разучился ходить.
Мбежане осторожно опустил его, но ноги у Шона подогнулись, как у больного, долго пролежавшего в постели, и он схватил Мбежане за руку. Мбежане снова поднял его и понес к подъемнику. Клеть поднялась наверх. Светила луна.
– И звезды! Боже, как они прекрасны!
В голосе Шона слышалось удивление; он набрал в грудь прохладного ночного воздуха, но тот оказался для него слишком пряным, и Шон снова закашлялся. Наверху ждали люди, они окружили ствол.
– Как он?
– Как ты, Шон?
– Доктор Симмондс ждет в управлении.
– Мбежане, – сказал Дафф, – быстрей уноси его с холода.
Вдвоем они перенесли Шона в здание конторы и уложили на диван в кабинете Франсуа. Симмондс осмотрел его, заглянул в горло и пощупал пульс.
– Есть здесь закрытая карета?
– Есть, – ответил Дафф.
– Заверните его потеплей, отвезите домой и уложите в постель. Он долго дышал пылью и холодным воздухом, есть опасность пневмонии. Я поеду с вами и дам ему успокоительное.
– Мне оно не нужно, док, – улыбнулся Шон.
– Думаю, мне лучше знать, мистер Кортни.
Доктор Симмондс, молодой, но модный у богачей Йоханнесбурга врач, относился к себе очень серьезно.
– А теперь, с вашего разрешения, я отвезу вас в гостиницу.
И он начал укладывать инструменты в сумку.
– Вы врач, – согласился Шон, – но прежде чем мы поедем, взгляните на руки моего слуги, он сорвал с них все мясо.
Доктор Симмондс не прекратил своего занятия.
– Я не практикую среди кафиров, мистер Кортни. Я уверен, вашему слуге, когда мы вернемся в город, сумеет помочь другой врач.
Шон медленно сел, уронив одеяло с плеч. Он подошел к доктору Симмондсу, взял его за горло и прижал к стене. У доктора были тонкие нафабренные усики, и Шон зажал один из них большим и указательным пальцами свободной руки и вырвал, как перья из туши убитой птицы. Доктор Симмондс закричал.
– Отныне, доктор, – сказал ему Шон, – у вас есть практика среди кафиров. – Он достал из кармана доктора носовой платок и вытер несколько капель крови с его верхней губы. – Будьте хорошим парнем и осмотрите моего слугу.
Когда на следующий день Шон проснулся, стрелки больших напольных часов над камином в его комнате указывали на самый верх циферблата. Канди отдергивала занавеси на окнах, а два официанта ждали с подносами, полными еды.
– Доброе утро, как наш герой?
Официанты поставили подносы и вышли, а Канди подошла к кровати.
Шон сонно заморгал.
– Горло болит так, словно я наелся дробленого стекла.
– Это пыль, – ответила Канди и положила ладонь ему на лоб. Рука Шона прокралась назад, и Канди завизжала – он ущипнул ее. Отойдя подальше от кровати, она потерла ягодицу и сделала гримасу.