Годлиман ухмыльнулся.
– Уверен, это все та же картошка и так далее.
Когда официант принял заказ и ушел, Терри завел разговор о политике:
– Что ты думаешь о новом премьере?
– Черчилль? Он осёл. Впрочем, Гитлер уж какой идиот, а посмотри, у него все получается. Сам-то ты как считаешь?
– С Черчиллем мы могли бы поладить. По крайней мере, настроен он решительно.
Годлиман поднял брови.
– Мы? Ты что, снова в игре?
– Я никогда не уходил с поля, ты же знаешь.
– Да, но ты говорил…
– Перси, послушай, есть конторы, которые в один голос твердят, что не работают на Военное ведомство.
– Черт побери. И все это время ты…
Тут подали закуску и к ней бутылку бордо. Годлиман не пил, он ел консервированную лососину и о чем-то думал. Наконец Терри спросил:
– Вспоминаешь былые годы?
– Да, есть что вспомнить о молодости. Та война была просто ужасной. – Годлиман произнес это с какой-то тоской в голосе.
– Нынешняя война совсем другая. Мои ребята уже не ходят за линию фронта, чтобы обнаружить противника, как это делал ты. Сейчас тоже есть похожая работа, но это уже не столь важно. Теперь нужно просто сидеть и прослушивать эфир.
– Как, ведь противник зашифровывает свои сообщения?
– Ну и что, шифры можно раскрыть. Откровенно говоря, мы знаем сейчас почти все, что необходимо.
Годлиман огляделся – поблизости никого не было. Ему было как-то неудобно намекнуть профессионалу Терри, что за подобные беседы можно поплатиться жизнью.
А Терри продолжал:
– Моя задача убедиться как раз в том, что противник не располагает о нас важной информацией.
Подали пирог с курицей. Говядины в меню не было. Годлиман по-прежнему молчал, а Терри все говорил и говорил.
– Канарис, знаешь ли, чудной малый. Адмирал Вильгельм Канарис, шеф Абвера. Я встречал его до войны. Хорошо относится к Британии и, думаю, не в большом восторге от Гитлера. Так или иначе, мы знаем, что ему приказано начать крупную разведывательную операцию против нас с целью подготовки вторжения, но он пока не спешит. Мы арестовали их лучшего агента в Британии буквально на следующий день после начала войны. Он сейчас в Вандсуортской тюрьме. Никчемные людишки, эти шпионы Канариса. Пожилые леди в пансионах, фашисты-фанатики, мелкие уголовники… Словом, «шестерки».
Годлиман перебил его:
– Дружище, хватит об этом. Достаточно!
Его уже слегка трясло, он сердился и толком ничего не мог понять.
– Это все твои секреты, я их не хочу знать.
Но Терри был невозмутим.
– Тебе заказать еще чего-нибудь? Себе я возьму шоколадное мороженое.
– Нет, мне уже хватит. Отправлюсь-ка я к своим рукописям, с твоего разрешения.
Терри холодно взглянул на него.
– Мир подождет с твоими Плантагенетами, Перси. Пойми, идет война, и я хочу, чтобы ты немножко поработал на меня.
Годлиман долго и пристально смотрел на него.
– Что же я буду у вас делать?
Вот тут лицом Терри сразу превратился в хищника.
– Ты будешь ловить шпионов.
По пути обратно в колледж настроение у Годлимана, несмотря на хорошую погоду, было унылым. Несомненно, он примет предложение полковника Терри. Его страна вела войну, и, если он был уже стар и не мог сражаться сам – черт побери, его долг помогать. Угнетала лишь мысль, что придется оставить любимую работу, возможно, на годы. Историю он действительно любил и с головой погрузился в изучение Англии средних веков с тех пор, как десять лет назад умерла жена. Ему нравилось разгадывать тайны, копаться и находить внешне неприметные факты, устранять неувязки, отделять зерна от плевел. Его новая книга будет лучшей из того, что написано на эту тему за последние сто лет, и еще лет сто ей не будет равных. Так долго он мечтал об этом, книга была главной целью его жизни… Сама мысль, что теперь придется все бросить, не укладывалась в мозгу. Это все равно, что вдруг узнать, что ты сирота, и те, кого привык называть отцом и матерью, – чужие люди.
Вой воздушной тревоги резко вторгся в его размышления. Профессор хотел было не обращать внимания. Так поступали многие, к тому же до колледжа оставалось идти минут десять. Впрочем, нет особой причины спешить обратно в свой кабинет, за работу сегодня уже не сядет – и он поспешил скорее попасть в подземку. Годлиман слился с толпой лондонцев, которые спускались по лестнице на грязную платформу. Он стоял у стены, рассматривая объявления, и думал – дело не только в том, что придется оставить любимую работу.
Его также беспокоила мысль, что придется снова взяться за старое и войти в игру. Нет, конечно, здесь есть кое-что привлекательное: необходимость подмечать все детали, думать, быть педантом даже в мелочах, уметь строить логическую цепочку… В то же время ему были ненавистны шантаж, обман, безрассудство, он терпеть не мог удары исподтишка.
Людей на платформе становилось все больше. Годлиман сел, пока еще оставалось место. Толпа притиснула его к мужчине в комбинезоне водителя автобуса. Мужчина улыбнулся и громко произнес:
– Быть в Англии, когда стоит такое лето… Знаете, чьи это стихи?
– Когда стоит такой апрель, – поправил Годлиман. – Это Браунинг.
– А мне говорили, что Адольф Гитлер, – съязвил водитель.
Сидевшая рядом женщина захихикала, и он повернулся к ней.
– Кстати, вы слышали этот анекдот про беженца и жену фермера?
Годлиман не стал слушать дальше. Он вспомнил далекий апрель, когда сильно тосковал по родине, по милой доброй Англии. В тот день он сидел на дереве, напряженно всматриваясь в холодный туман. Дело было в долине, во Франции, и где-то впереди находились немецкие окопы, но Годлиман не видел в свой бинокль ничего, кроме размытых темных фигур. Он уже хотел слезть с дерева и подойти к противнику поближе, когда откуда ни возьмись к дереву подошли три немецких солдата, уселись внизу и закурили. Потом они вынули карты и стали играть. Совсем еще юный боец Годлиман понял, что солдаты, видимо, улизнули из траншеи и могут проторчать здесь весь день. Он сидел на дереве, боясь пошевельнуться, пока его не стала бить дрожь; мускулы онемели и показалось, что вот-вот лопнет мочевой пузырь. Затем он вынул пистолет и одного за другим застрелил всех троих. Игроки сидели близко друг к другу, и пули поразили каждого в голову. И вот трое здоровых мужиков, которые только что смеялись, матерились и резались в карты, просто перестали существовать, навсегда ушли из жизни. Так в первый раз ему пришлось убивать – самое страшное, это произошло из-за того, что он захотел помочиться.
Годлиман заерзал на холодном бетонном полу, и воспоминания вмиг улетучились. Из туннеля подул теплый ветер, и подошел поезд. Выходящие пассажиры старались найти себе место, присесть и переждать тревогу. Годлиман прислушался к разговорам.