— Русский царь отрекся от престола! — воскликнул он.

Все закричали и захлопали в ладоши. Уже неделю до них доходили известия про беспорядки в Петрограде, и Этель все гадала, чем это кончится.

— И кто теперь у власти? — спросил Берни.

— Временное правительство во главе с князем Львовым, — ответил Лен.

— Значит, для социалистов это не такая уж и победа, — сказал Берни.

— Вообще да.

— Эй, мужчины, не падать духом! — сказала Этель. — Не все сразу. Пойдемте-ка в «Две короны», отметим это. Ллойда я оставлю у миссис Понти.

Женщины надели шляпки и все отправились в паб. Не прошло и часа, как там уже было не протолкнуться. Этель с изумлением увидела, что пришли и ее родители. Миссис Гриффитс тоже их заметила.

— А они-то что тут делают? — сказала она.

Через несколько минут отец Этель потребовал тишины.

— Я знаю, кое-кто не ожидал увидеть меня здесь, но в особых случаях нужно вести себя по-особому! — Он продемонстрировал всем пивную кружку. — Я не изменил своим привычкам, которым следовал всю жизнь, но хозяин любезно согласился налить мне кружку простой водопроводной воды. — Все засмеялись. — Я пришел сюда, чтобы отметить вместе с моими соседями событие, произошедшее в России! — Он поднял кружку. — Выпьем же за революцию!

Все радостно выпили.

— Подумать только! — сказала Этель. — Папа — в «Двух коронах»! Никогда представить себе не могла, что увижу такое!

В Буффало, у Джозефа Вялова, в сверхсовременном доме в стиле прерий, Левка Пешков угощался виски из шкафчика с напитками. Водку он больше не пил. Живя у богатого свекра, он распробовал шотландский виски. Он полюбил пить его так, как пьют американцы, с кубиками льда.

Жить с родителями жены Левке не нравилось. Он бы хотел, чтобы у них с Ольгой был собственный дом. Но Ольга предпочитала жить так, а платил за все ее отец. Так что пока Левка не сколотит солидное состояние, ему отсюда не выбраться.

Джозеф читал газету, Лена шила. Левка, кивнув им, приподнял стакан.

— Да здравствует революция! — напыщенно произнес он.

— Думай, что говоришь, — отозвался Джозеф. — Это плохо скажется на бизнесе.

Вошла Ольга.

— Дорогой, налей мне рюмочку хереса, — сказала она.

Левка сдержал раздражение. Ольге нравилось заставлять его оказывать ей мелкие услуги, и перед родителями он не мог ей в этом отказать. Он налил хереса и подал ей, поклонившись, как официант. Она мило улыбнулась, не заметив издевки.

Он отпил виски, наслаждаясь вкусом напитка.

— Мне так жаль бедную царицу и детей! — сказала миссис Вялова. — Что с ними теперь будет?

— И гадать нечего, наверняка всех поубивают, — сказал Вялов.

— Бедняжки… Что такого царь сделал этим революционерам, чтобы заслужить такую судьбу?

— Это я могу сказать, — произнес Левка. Он знал, что ему лучше помалкивать, но не мог, тем более теперь, чувствуя, как по нему разливается тепло. — Когда мне было одиннадцать, рабочие завода, где работала моя мать, устроили забастовку.

Миссис Вялова недовольно прищелкнула языком. Она не верила в действенность забастовок.

— Полиция собрала детей бастующих. Как же это было страшно!

— А зачем им это понадобилось? — спросил Вялов.

— Они нас выпороли. Розгами. Чтобы преподать урок нашим родителям.

Миссис Вялова побледнела. Она не переносила жестокости по отношению к детям и животным.

— Вот, мама. Вот что царь и его режим сделал, например, мне! — Он позвенел льдом в стакане. — Вот почему я пью за революцию!

— Что ты об этом думаешь, Гас? — спросил президент Вильсон. — Ты здесь единственный, кто бывал в Петрограде. Что теперь будет?

— Не хочу говорить как чиновник Министерства иностранных дел, но возможен любой поворот событий, — сказал Гас.

Президент рассмеялся. Они были в Овальном кабинете, Вильсон сидел за столом, а Гас стоял перед ним.

— Ну давай, — сказал Вильсон, — попробуй угадать. Выйдет Россия из войны или нет? Это самый важный вопрос.

— Ну что ж. Все министры в новом правительстве принадлежат к политическим партиям с грозными названиями, в которых обязательно встречаются слова «революционная» или «социалистическая», но фактически все они — представители среднего класса. И нужна им на самом деле буржуазная революция, которая даст возможность двигать вперед промышленность и торговлю. А народу нужны хлеб, мир и земля: хлеб — заводским рабочим, мир — солдатам, земля — крестьянам. И ни одно из этих требований не соответствует целям таких, как Львов и Керенский. Думаю, правительство Львова будет вводить изменения постепенно. В частности, продолжит войну. Но рабочие будут недовольны.

— И кто в конце концов победит?

Гас вспомнил свою поездку в Санкт-Петербург, вспомнил человека, показывавшего, как изготавливают колеса для железнодорожных составов — в грязном обветшалом литейном цехе на Путиловском заводе. Потом Гас видел этого человека — он дрался с полицейским из-за какой-то девчонки. Имя этого человека не отложилось у него в памяти, но Гас хорошо помнил, как тот выглядел: широкие плечи, сильные руки, на одном пальце не хватает фаланги, но больше всего Гасу запомнились яростные голубые глаза, горевшие бесстрашной решимостью.

— Русский народ, — сказал Гас. — В конце концов победит русский народ.

Глава двадцать четвертая

Апрель 1917 года

Однажды теплым днем в самом начале весны Вальтер гулял с Моникой фон дер Хельбард в саду вокруг берлинского дома ее родителей. Дом был большой, и сад тоже, с теннисным павильоном, лужайкой для боулинга, манежем для тренировки лошадей и детской площадкой с качелями и горкой. Вальтер вспомнил, как в детстве, приходя сюда, думал, что это и есть рай. Но теперь это место не было похоже на ту идиллическую площадку. Всех лошадей, кроме самых старых, забрали для нужд армии. По каменным плитам широкой террасы разгуливали куры. В теннисном павильоне мать Моники откармливала поросенка. На лужайке для боулинга паслись козы, и ходили слухи, что графиня сама их доит.

Но как бы то ни было, старые деревья оделись листвой, солнце ярко сияло, и Вальтер был в жилете и рубашке, а пиджак набросил на плечо, — хотя его мама была бы недовольна тем, что он одет так легко. Но она находилась в доме, сплетничала с графиней. Его сестра Грета сначала гуляла с Вальтером и Моникой, но потом под каким-то предлогом оставила их одних — что его мама тоже осудила бы, во всяком случае во всеуслышание.

У Моники был пес по имени Пьер, породистый пудель, длинноногий красавец со светло-карими глазами и рыжеватой шерстью в колечках, и Вальтер не мог избавиться от мысли, что тот немного похож свою на хозяйку.