От выпитого глаза у Клауса заблестели, щеки порозовели, а на лице заиграла самодовольная ухмылка.
— Кстати, о нашем командире. Кто первым заметил американский пароход? Вспомнил? Правильно, ты! А тебе хотя бы спасибо сказали?
— Но, Клаус! Мы же сигнальщики, это наша обязанность.
— Ох, умора! Ты уже говоришь как наш командир. Кстати, топить вражеские корабли — это его обязанность, но он за это получает кресты на грудь, оклад — не ровня нашему, и козыряют ему, едва завидят белую фуражку. — Клаус со злостью ударил пустой кружкой по столу и, развернувшись, прокричал в сторону хозяина: — Эй, Амбросио! Ты что, не видишь, что моя кружка пуста?
Пауль осторожно пригубил свой бокал, пробуя на вкус джин, пахнущий ягодами. Какими, он никак не мог вспомнить. После первого глотка по горлу потекло приятное тепло.
— Слушай, Клаус, а он крепкий. Его бы лучше чем-нибудь закусывать.
— Я тоже так думаю, но никак не пойму, что они едят.
Клаус взглянул на соседние столы, но, кроме кружек с джином, ничего не увидел. Лишь двое островитян, внимательно наблюдавших за ними, сосали какие-то черные стручки.
— Я понял. — Пауль отставил в сторону свою кружку. — Посмотри, как они пьют. По глотку, не больше. Наверное, джин — дорогое удовольствие, и с одним бокалом они могут просидеть весь вечер. Тогда и закусывать нет нужды.
— Ерунду ты говоришь. — Клаус показал Амбросио пустую кружку. — Просто еще рано. Вот увидишь, подтянется народ, станет веселее. Тогда и вынесут поросенка или фазанов. Ты, наверное, книжек не читал об этом времени. А я читал одну, правда, забыл название, но, как там пили и гуляли, хорошо помню. Подожди, все еще будет. Может, у них даже варьете есть, как тогда в Лорьяне.
— Да, конечно. А прима варьете — донна Дебора.
— Ха-ха-ха! Вот такой ты мне больше нравишься! — Клаус стукнул по столу кружкой, пытаясь привлечь внимание хозяина. — Сколько я буду ждать?!
— Не нальет он тебе больше ничего, — произнес Пауль. — Хочешь еще, изволь заплатить. Это не Франция, и тем более не Лорьян.
— А что Франция? Мы тогда с тобой хорошо погуляли и ничего не платили.
— Нас терпели только потому, что рядом была наша комендатура, а за окнами ходили наши патрули.
Пауль заметил, как из подсобной комнаты к Амбросио вышел чумазый мальчишка лет двенадцати с серьгой в ухе. Амбросио, наклонившись, долго что-то шептал ему, поглядывая на моряков. Мальчишка кивал, затем шмыгнул на улицу, плотно закрыв за собой входную дверь. Хозяин вновь стал за стойку. Взяв тряпку, он намочил ее в ковше, из которого отпил Клаус, и принялся усердно тереть стол, не замечая поднятой руки Клауса.
Пауль едва сдержался, чтобы не засмеяться. Подмигнув, он спросил:
— Кстати, а как тебе помои с грязного стола?
— Чего?!
Тряхнув головой, Клаус проследил за взглядом Пауля, и его лицо покрылось красными пятнами.
— Он мне за это заплатит, — прошипел он, поднимаясь из-за стола.
— Перестань, никто в тебя эти помои силой не вливал.
Но Клаус уже ничего не слышал. Потемнев от злости, он подошел к Амбросио и смахнул ковш с водой на пол.
— Так ты надо мной посмеяться вздумал?
Он грохнул кулаком по столу, от чего подпрыгнул лежавший перед хозяином тяжелый, с лезвием длиной в три ладони, нож. Клаус перегнулся через стойку и схватил Амбросио за горло. Другой рукой он подхватил нож и приставил острие под левым дергающимся глазом испанца. По щеке к подбородку стекла капля крови. Хозяин таверны взвизгнул.
Из-за столов, с грохотом отбрасывая стулья, вскочили посетители. У некоторых в руках появились тесаки, размерами не уступавшие ножу в руках Клауса.
— Клаус, стой! — Пауль вскочил, испугавшись не меньше Амбросио. — Ты с ума сошел! Мы же живыми отсюда не выйдем!
Повернувшись к надвигающимся испанцам и подняв руки, он закричал:
— Сеньоры! Сеньоры! Погодите, мой друг погорячился. Тысячу извинений. Мы сейчас уходим! Клаус, немедленно брось нож! Сеньоры, это недоразумение!
Но Клаус уже и сам понял, что перестарался с воспитанием трактирщика. Он взглянул через плечо на застывших с угрожающим видом испанцев и отпустил Амбросио. Повертел в руках нож и нехотя воткнул его в мокрую поверхность стола.
— Как же мне не хватает сейчас моего любимого «парабеллума». А все твой командир, запрещающий носить оружие. Сам-то с «вальтером» не расстается.
Клаус недовольным взглядом окинул зал и увидел, поблескивающие в свете факелов ножи испанцев.
— Чего вскочили? Сказано же вам: погорячился я. Пошутил!
Он поднял перевернутый стул, придвинул его к столу и, натянуто улыбаясь, сел.
— Пауль, а ты чего торчишь столбом? Садись. У тебя джин еще не тронутый.
— С меня хватит, Клаус! Мы уходим.
— Вот теперь я не сдвинусь с места. Ты что, хочешь, чтобы нас посчитали трусами? Сядь, Пауль, и выпей, а то у тебя губы дрожат. Посмотри, эти ребята с чувством юмора и уже не в обиде. Садись. — Клаус пододвинул стул.
Пауль повертел головой и облегченно вздохнул. Испанцы уселись за столы, тихо перешептываясь между собой и лишь изредка поглядывая в их сторону.
— Клаус, хватит испытывать судьбу. Можешь допить мой джин и пошли отсюда.
— Не буду я ничего за тобой допивать. Мне и так нальют. Эй, Амбросио! — Приподнявшись, Клаус помахал рукой. Он не упустил из виду, как напрягся сидевший напротив испанец. — Успокойся, амиго. Я и на тебя закажу.
С двумя кружками в руках к ним подошел Амбросио. Улыбаясь, он принялся что-то долго рассказывать, заглядывая в глаза. Наконец, выговорившись, он попятился к себе за стойку.
— Ты что-нибудь понял? — Клаус поводил носом над бокалом, втягивая в себя аромат можжевельника.
— Кроме «сеньоры», ничего.
— Наверное, просит прощения. Это хорошо. Так и должно быть. — Клаус одним глотком выпил половину кружки. Тяжело выдохнув, он прослезился и, уперев себе в нос собственный кулак, шумно втянул воздух. — Нет, без закуски тяжело. Амбросио! Неси чего-нибудь пожрать! Вот досада, этот тугодум еще полчаса будет соображать, чего мы от него хотим.
— Клаус, я тебя умоляю, допивай и уходим. У Дитриха наверняка для нас найдется ароматная курочка, ты же знаешь, я с ним на дружеской ноге. Обещаю тебе отличный ужин.
— Ничего мы от твоего Дитриха не дождемся. Нас и здесь сейчас накормят не хуже, я тебе это обещаю.
Пауль обреченно застонал. Точивший его весь вечер червь тревоги теперь вырос до гигантских размеров, не предвещая ничего хорошего. Он уже хотел встать и уйти в надежде, что Клаус последует за ним. Но ноги, будто ватные, отказывались повиноваться, скованные паническим страхом.