Дон Диего умолк. От долгого рассказа у него запершило в горле, и он потянулся к кувшину.
— И что же было дальше? — Пабло поспешил опередить отца и наполнил его и свой бокалы.
Он с сожалением взглянул на приближающийся рассвет. От усталости не осталось и следа. Эта история его заворожила. Он никогда не задумывался, что у отца могла быть и другая жизнь. Пабло всегда представлял его полулежащим в любимом кресле и разглагольствующим о том, как им с Карлосом жить да что им делать. Да еще гоняющим сброд, который он собрал на этом острове, чтобы почувствовать себя губернатором.
— Не томи, отец, рассказывай.
Дон Диего улыбнулся.
— Хотели мы в ответ вернуть отрубленную голову парламентера, но не тут-то было. Видим, заволновалась наша команда — понравилось им предложение. Молчат, а на рожах написано: только и ждут, чтобы наброситься, связать и выдать испанцам. И тогда Фернандо сказал им: «Если уж суждено нам последнюю ночь быть вашими капитанами, то вот вам приказ: достать из трюма все вино и джин, что у нас осталось, и пить всю ночь, а на рассвете мы сами сдадимся испанцам!» Обрадовались иуды, потому что боялись нас и знали: не одного из них зарубим, прежде чем смогут с нами справиться. А мы вдвоем закрылись в каюте и тоже пили, вспоминая нашу прошлую жизнь и прощаясь друг с другом. Я так привык прикрывать спину Фернандо, что и сейчас переживал не за себя, а за него. И тогда я предложил — пусть он выдаст себя за матроса и спасется, а капитаном пойду я. Как он съездил тогда мне кулаком по зубам! А потом потребовал, чтобы с матросами ушел я. Он на год старше, и я имею полное право прожить еще как минимум год. Конечно, я отказался. Да и не верилось, что наши предатели промолчат. И висеть бы нам тогда обоим в клетках, украшая какой-нибудь порт. Тогда, Пабло, я совершил поступок, смысл которого до сих пор не пойму: то ли это было единственное правильное решение, то ли самая страшная в моей жизни ошибка. Незаметно я насыпал яд в кружку Фернандо. Долго ждал. Никак не могла отрава пробрать его могучий организм. И только за полночь изо рта хлынула пена. Тогда Фернандо все понял. Вначале рассвирепев, он бросился на меня с кулаками, но затем вдруг расхохотался и показал спрятанный сзади за поясом кинжал. Он тоже собирался освободить меня от мук. Да только опередил я его. Как он хохотал! Давился, и плевался пеной, и хохотал. А потом схватил меня за камзол и уже заплетающимся языком молил, чтобы я забрал к себе и оберегал его малолетнюю дочь, если удастся мне живым остаться. Пабло, я был потрясен! Никогда Фернандо не рассказывал мне о своей дочери. А я даже и представить себе не мог, что он может так кого-то любить. Фернандо! Да в пролитой им крови утопиться можно было! И вдруг — нежно любимая дочь. Он уже затих, а я все не мог в себя прийти. Разбудил он во мне что-то. Вспомнил я вдруг, что и у меня есть сыновья, хотя до этого, каюсь, о вас очень редко вспоминал. О многом я тогда, сидя рядом с ним, передумал. А когда наступил рассвет, вышел я к команде и заорал: берите меня, собаки продажные, мне теперь ничего не страшно! А они друг к дружке жмутся да глаза прячут. Глянул я, а испанцев-то и нет. Потом узнал, что братство с Тортю напало на испанский город Кампече, что рядом был на побережье. И губернатор прислал люгер с приказом капитану: все бросить и идти на помощь. Так я жив и остался. Не знаю, может, и пираты меня спасли, да только уверен я, что это Фернандо мне помогал уже с того света. А команду я не простил, всех помню и, если с кем повстречаюсь, в долгу не останусь. Одного поймал, так в клетке подвесил, захотелось посмотреть, что меня ожидало. Ты знаешь, Пабло, впечатляет. Особенно когда язык от жажды вываливается, а чайки тут как тут. Как-нибудь попробуй, если захочешь, чтобы враги твое имя шепотом произносили. Все, о чем просил Фернандо, я сделал. И его дочь нашел да и вас к себе забрал… Много воды с тех пор утекло, а для меня все как вчера.
Дон Диего встал с кресла, потянулся, разминая затекшие руки, посмотрел на донну Дебору, присматривающую за поросенком на вертеле, и, прищурившись, взглянул на поднимающееся из моря солнце. На секунду замерев, он даже не удивился появившейся на горизонте точке.
— Как по писаному: и появились в море зловещие паруса. — Он потянулся к лежавшей в кресле подзорной трубе. — Недолго держались твои друзья, вон и гостей уже нам привели.
— Это наверняка Васко сломался. Уверен, Гаспар держался до последнего.
— Так быстро они могли появиться, если их вел твой штурман. А впрочем, какая теперь разница, кто из них предатель. Думаю, что оба. — Дон Диего приник к трубе. — Корабль хорош! Чтобы держать такие мачты и огромные паруса, нужен хороший корпус. Да… это англичане, вижу их флаги. Ну что же, полюбоваться рассветом они нам не дали, так хотя бы поблагодарим их за спокойную ночь. Иди, Пабло, и делай все, как я сказал. Прижми свой корабль к самому утесу, глубины вам там хватит. А я к Деборе за подарком чужакам.
Губернатор удивленно посмотрел на двор вокруг барака. Обычно в это раннее время тихий и сонный, сейчас двор был заполнен снующими серыми рубашками. Среди них мелькала и белая капитанская фуражка.
— Идем, Пабло, нам обоим следует поторопиться. — Дон Диего вновь посмотрел на увеличивающуюся точку на горизонте, затем на подводников, выстраивающихся цепочкой от причала к бараку, и, вспомнив, что он умеет не только лежать в любимом кресле, но и бегать, если нужно, бросился к ступеням террасы, на ходу подхватив шляпу и затягивая ремнем раздувшийся от вина живот.
Как прекрасно раннее тропическое утро! Гюнтер наслаждался прохладой, жалея, что прежде он всегда упускал этот миг, пробуждаясь уже тогда, когда солнце немилосердно жгло кожу, загоняя подальше в тень. Прохладный сырой воздух с моря врывался в бухту и разгонял выползший ночью из джунглей туман. Красный колеблющийся диск, показавшись из-за горизонта, стремительно взлетал ввысь. «Еще немного, — подумал Гюнтер, — и от этого прохладного блаженства не останется и следа». Миг рассвета здесь всегда краток. Гюнтер надеялся, что коротким окажется и время их пребывания на этом острове. Вчера, посовещавшись с Отто и Эрвином, они пришли к мнению, что пора покидать этот зеленый рай. Старший помощник уверял, что разгадка всего таится в Мексиканском заливе, там, где их атаковал самолет и взорвался пароход, и Гюнтер не смог с этим не согласиться. Продовольствием они были загружены так, как будто только что вышли из Лорьяна в начале плавания, с той лишь разницей, что раньше над штурманским столом раскачивались гроздья бананов, а теперь — сетки с кокосами. Вновь свое прямое назначение сохранил лишь один гальюн, второй был забит самодельными колбасами и копчеными окороками. Запасались с расчетом пересечь Атлантику, поэтому Гюнтер не препятствовал коку Дитриху, когда тот сумел втиснуть ему под койку с десяток копченых кур.
Ничего не препятствовало их плаванию, разве что волновала своей таинственностью неизвестность. Это волнение почувствовала и команда. Притихшие, с хмурыми лицами, матросы, выстроившись цепью, передавали в спасательные шлюпки все, что еще недавно они перевозили в барак с лодки. Молчал и Отто. Еще вчера, яростно отстаивая свою правоту, он не сомневался в своих догадках, а теперь его терзали сомнения. Он взял на себя большую ответственность, не оставив права на ошибку.