— Жидовка, кто же еще, — тонким бумажным голосом прошелестела она.
— Вы о чем?
— О себе. Я слишком откровенно говорила о… достопочтенном герре Шикльгрубере, — шептала графиня, — но ведь… вот вы — англичанка, да?
— Да, но сейчас я работаю в Лиссабоне и живу в этом доме.
— Что вы скажете о мистере Мосли? [11]
— Мне кажется, он во многом неправ.
— Да уж, — подхватила ее спутница, — «во многом неправ». Мне бы поучиться у вас деликатности. Кроме нас с вами тут других врагов у фашизма нет. У аргентинцев Перон, у испанцев их Франко, у португальцев Салазар, а немцы — ну, сами знаете, кто они такие, эти немцы.
— А мистер Лазард?
— Капиталист, — пренебрежительно отмахнулась графиня.
— А мистер Уилшир?
— Непредсказуемый ирландец. Занимает нейтральную позицию, как Салазар. Понимаете, что это значит? Он торгует с обеими сторонами, хотя в глубине души предпочитает одну из них. В случае с Уилширом вернее будет сказать, что он не любит одну из противоборствующих сторон, однако деньги делает на обеих.
— По крайней мере, он не фашист.
Женщины расселись вокруг остывшего камина, португалки вставили сигареты в слишком дорогие мундштуки, графиня курила без мундштука и угостила сигаретой Анну. Служанка разливала кофе.
— Кто-нибудь видел Мафалду? — поинтересовалась одна из соотечественниц миссис Уилшир.
— Говорят, она больна, — откликнулась графиня.
— И уже довольно давно, — подхватила испанка.
— Мы уезжали на север, — пояснила вторая португалка. — И ничего не знали.
— Я ее видела, — неожиданно для самой себя вмешалась Анна.
— И?
— Я только вчера приехала.
— Но вы ее видели?
— Да.
— Ну так расскажите.
— Дело в том…
— Здесь все друзья Мафалды, — сказала испанка, и ее слова прозвучали угрозой.
— Дайте девочке сказать, — заступилась графиня.
— Она… путается немного, — осторожно начала Анна.
— Путается?! Как это — путается?
— Она… приняла меня за другую.
— С Мафалдой такого быть не может.
— Я же тебе говорила, — сказала вторая португалка первой на своем родном языке. — Я же говорила: платье.
— Чье это платье? — по-английски спросила аргентинка.
Все взгляды вернулись к Анне, только графиня осталась спокойно стоять у камина, курила, вздернув подбородок, не интересуясь подобными пересудами.
— Ведь это не ваше платье, правда? — спросила одна из португалок Анну.
— Дайте девочке слюну проглотить, и она вам ответит, — снова вмешалась графиня.
— Нет, не мое. Мое в чистке. Это платье оставили в моей комнате, пока я спала.
— Я так и думала. Такое платье могла сшить только та парижанка, что живет в квартале Шиаду. Я тоже заказала у нее пару платьев.
— Смею надеяться, не то, что сейчас на вас? — съехидничала графиня.
— Я так поняла, это платье и костюм для верховой езды, который я надевала утром, принадлежали американке… и дона Мафалда тоже это знает. Она приняла меня за нее.
— Худи Лаберна, — торжествующе вскинула руки испанка.
Аргентинка со стуком поставила чашечку на кофейное блюдце:
— Какая Худи?
— Джуди Лаверн, — уточнила Анна. — Мне сказали, несколько месяцев назад ее депортировали.
— Кто это вам сказал?
— Другая американка, Мэри Каплз.
— Почем ей знать? — фыркнула португалка.
— Эта маленькая пута [12] даже не бывала здесь, — подхватила испанка, и аргентинка радостно засмеялась.
— Джуди Лаверн погибла в аварии, — сказала графиня. — Прежде чем ее успели депортировать.
— Если вы катались в серре, вы уже видели эту дорогу, — подхватила португалка. — Она возвращалась в Кашкайш и не вписалась в крутой поворот, сразу после пересечения с шоссе на Азойю. Слетела с огромной высоты. Страшное дело. Машина буквально взорвалась. У девушки не было ни малейшего шанса спастись.
— Говорят, она пила, — зловещим эхом отозвалась вторая португалка.
— Откуда это известно? — придралась графиня. — Она сгорела дотла.
Жемчужное ожерелье внезапно сдавило Анне горло, машинальным движением она подсунула палец под бусины. Как же так, почему Мэри Каплз ничего не знала?
— Но зачем же мне дали одежду Джуди Лаверн? — еле слышно спросила она.
— Просто она оказалась под рукой, — проявила здравый смысл вторая португалка. — Вряд ли вы приехали с большим гардеробом… из Англии-то.
И вновь взгляды оторвались от Анны, встретились, многозначительно обмениваясь тайным знанием. Это чужое платье, эти люди, «высшее общество»! Аргентинка с волосами, зачесанными так туго, что брови поднялись выше челки, испанка, всюду чующая блуд, надменно презирающая маленькую путу Мэри Каплз. Сплетницы-португалки, удобно устроившиеся на своих пухлых задах, посасывающие нелепо разукрашенные мундштуки. Каждой позарез нужно показать, как много она знает — ни о чем. Единственный приличный человек во всей компании — еврейская графиня.
— Надеюсь, вы-то ничего не перепутаете, как дона Мафалда, — решительно заявила Анна. — Я — вовсе не Джуди Лаверн, хотя на мне ее платье.
— Разумеется, дорогая, — приторным голосом пропела португалка. — Разве кто что говорит?
Снисходительный тон только подлил масла в огонь, и Анна уже не могла сдержаться:
— Вы все знали, что Джуди Лаверн была любовницей мистера Уилшира, и вы решили, что я тоже стану его любовницей, раз уж я унаследовала ее одежду. Так вот: я не его любовница, не буду ей, никогда, ни за что не стану его любовницей!
После такой речи ей следовало бы решительным шагом выйти из гостиной, но, во-первых, пока разминешься со всей этой мебелью, а во-вторых… к черту! Графиня ласково похлопала Анну по руке, то ли подбадривая, то ли пытаясь остановить.
Атмосфера в комнате заметно сгустилась. Все посасывали свои сигареты и мундштуки — и молчали.
— Как вы думаете, кто первым войдет в Берлин? — небрежно спросила графиня.
Вопрос пробил группку сплетниц насквозь и врезался в стену как горящая стрела. Все сделали вид, будто ничего не слышали. Аргентинка с испанкой заговорили о конных бегах, португалки — о каких-то общих знакомых. Огненная стрела может поджечь дом и все сгорит дотла, прежде чем они ответят на такой вопрос.