– Никакого камуфляжа не надену.
– Да почему, черт возьми?!
– Потому что в нем, блядь, выглядишь как куча навоза.
Бод Геззер резко направил пикап к обочине. Яростно ударил по тормозам.
– Слушай, ты… – начал было он.
– Нет, это ты слушай! – отозвался Пухл и через секунду навалился прямо на Бода.
Бод почувствовал, как в горло, прямо там, где растет язык, уперся ствол кольта. Бод лбом ощутил жаркое пивное дыхание Пухла.
– Не будем драться, а? – хрипло взмолился Бод.
– Драки не будет. Будет убийство.
– Эй, братишка, мы же партнеры…
– Тада где наш билет, мудила?
– Лотерейный билет?
– Нет, блядь, квитанция из прачечной! – Пухл взвел курок. – И где он?
– Не делай этого.
– Считаю до пяти.
– В моем бумажнике. В резинке.
Пухл криво усмехнулся:
– Дай-ка глянуть.
– Презерватив. «Троянец». Ребристая штучка, без смазки. – Бод извлек его из бумажника и показал Пухлу, что сделал прошлой ночью – вскрыл пленку упаковки лезвием и завернул билет «Лотто» в скрученный презерватив.
Пухл вернул пистолет в штаны и отодвинулся обратно на пассажирское место.
– Хитро придумано, эт точно. Никто не станет красть чужие резинки. Любую хрень украдут, только не резинку.
– Вот именно, – выдохнул Бод. Когда его сердце перестало колотиться, он выжал сцепление и осторожно свернул на трассу.
Пухл безучастно, но не совсем безобидно за ним наблюдал. Он сказал:
– Хоть понимаешь, чё могло случиться? Мы бы больше не были никакими партнерами, если б я заляпал твоими мозгами весь кузов и прибрал билет себе.
Бод напряженно кивнул. Ему раньше не приходило в голову, что Пухл может его кокнуть. Очевидно, над этим стоило задуматься. Он сказал:
– У нас все получится. Вот увидишь.
– О'кей, – ответил Пухл. Он открыл пиво – теплое и шипучее. Закрыл глаза и высосал разом полбанки. Ему хотелось доверять Боду Геззеру, но это было непросто. Негр, господи боже! Чё он так на этом слове зациклился? Это беспокоило Пухла, заставляло гадать, правда ли Бод такой, за какого себя выдает.
Потом ему в голову пришла другая мысль:
– А бордель в Грейндже е?
– Кто знает, – сказал Бод, – и кого это волнует.
– Просто не забывай, куда спрятал наш билет.
– Ну хорош уже, Пухл.
– Офигенно потерять четырнадцать миллионов баксов в простынках какого-то борделя.
Бод Геззер уставился прямо перед собой на шоссе.
– Буйное у тебя воображение, – заметил он.
Мозги, блядь, как у белочки, но воображение буйное.
Том Кроум не стал тратить время на распаковку – швырнул сумку на кровать и выскочил вон. Хозяйка мотеля с удовольствием сообщила ему, как добраться до дома мисс Фортунс: угол Кокосовой и Хаббард, через парк. Кроум планировал заглянуть к ней с искренними извинениями, пригласить мисс Фортунс на достойный обед, а затем постепенно перейти к интервью.
На собственном опыте приезжего журналиста в маленьких городках он знал, что одни готовы моментально и без колебаний выдать всю историю своей жизни, а другие и слова не скажут, даже если у вас волосы на голове загорятся. Ожидая на крыльце, Кроум не знал, на что надеяться. Он постучал. Никакой реакции. Он постучал еще. В гостиной зажегся свет, и Кроум услышал музыку по радио.
Он обогнул дом, вышел на задний двор и поднялся на цыпочки, чтобы заглянуть в кухонное окно. На столе признаки законченной трапезы: накрыто на одного. Кофейная чашка, салатная миска, пустая тарелка с полусгрызенным пирогом.
Когда Кроум вернулся на крыльцо, дверь была открыта.
Радио выключено, в доме тишина.
– Эй! – позвал он.
И сделал полшага внутрь. Первым делом он заметил аквариум. Вторым – воду на деревянном полу, тропку из капель.
Женский голос из глубины холла:
– Закройте дверь, пожалуйста. Вы репортер?
– Да, верно. – Том Кроум удивился – откуда она узнала? – А вы – Джолейн?
– Чего вы хотите? Я на самом деле не готова сейчас.
– У вас все в порядке? – спросил Кроум.
– Идите и взгляните сами.
Она сидела в ванне, мыльные пузырьки скрывали грудь. На голове полотенце, а в руках – дробовик. Кроум поднял руки и произнес:
– Я не собираюсь причинять вам зла…
– Ну еще бы, – ответила Джолейн. – У меня двенадцатый калибр, а у вас только диктофон.
Кроум кивнул. В правой руке он прятал «Перлкордер», который обычно использовал для интервью.
– Совсем крохотный, – заметила Джолейн. – Садитесь. Она показала ружьем на стульчак. – Как вас зовут?
– Том Кроум. Я из «Реджистера»
Он сел туда, куда она велела.
– У меня сегодня было больше гостей, чем я могу вынести, – сказала она. – Значит, вот оно каково – быть богатым?
Кроум про себя улыбнулся. Из нее выйдет обалденная история.
– Выньте кассету, – велела ему Джолейн, – и бросьте ее в ванну.
Кроум повиновался.
– Что-нибудь еще?
– Да. Прекратите пялиться.
– Извините.
– Только не говорите мне, что никогда не видели женщину в ванне. О боже, это что – пена? Почти не держится.
Кроум уставился в потолок.
– Я могу вернуться завтра.
– Будьте добры, встаньте. Хорошо. Теперь повернитесь. Снимите с крючка халат и дайте его мне – не подглядывайте, пожалуйста.
Он услышал, как она с плеском выбралась из воды. Потом свет в ванной погас.
– Это я, – сказала она. – Не пытайтесь ничего такого.
Было так темно, что Кроум не видел собственного носа. Он почувствовал, как в спину ему уткнулось что-то острое.
– Дробовик, – пояснила Джолейн.
– Понял.
– Я хочу, чтобы вы разделись.
– Христа ради.
– И залезли в ванну.
– Нет! – сказал он.
– Вы хотите получить свое интервью, мистер Кроум?
До сего момента все, происходившее в доме Джолейн Фортунс, было превосходным материалом для очерка. Но только не этот эпизод, раздевание-репортера-под-прицелом. Синклеру он ни за что не расскажет.