Босиком, в нейлоновых колготках, Кэти проследовала за ним до машины. Он сел и – пожалуй, слишком поспешно – сунул ключ в зажигание. Она наклонилась и поцеловала его на прощание – довольно долгим поцелуем. Помедлила возле дверцы. Он заметил у нее в руках одноразовый фотоаппарат.
– Тебе в поездку, – сказала она, передавая камеру. – Там осталось пять кадров. Или шесть.
Кроум поблагодарил ее, но объяснил, что это не нужно. Синклер пришлет штатного фотографа, если история с лотереей выгорит.
– То для газеты, – сказала Кэти. – А это для меня. Можешь снять плачущую Богоматерь?
На мгновение Кроум подумал, что она шутит. Она не шутила.
– Пожалуйста, Том!
Он положил картонную камеру в карман куртки.
– А что, если она не будет плакать, эта Дева Мария? Все равно хочешь снимок?
Кэти не уловила сарказма, который просочился в его голос.
– О да, – пылко ответила она. – Даже без слез.
Мэр Грейнджа Джерри Уикс выразил Джолейн восхищение ее водяными черепахами.
– Мои малютки, – нежно сказала Джолейн. Она крошила кочан салата в аквариум, ее синие ногти сверкали. Черепахи начали безмолвную борьбу за ужин.
– Сколько их там у вас? – спросил Джерри Уикс.
– Сорок шесть, если не ошибаюсь.
– Ну надо же.
– Тут краснобрюхие, суонийские и две молодые полуостровные – мне сказали, они вырастут в нечто особенное. И смотрите, как они все друг с другом ладят!
– Да, мэм.
Джерри не мог отличить одну от другой. Однако его поразило, как ужасно шумят питающиеся рептилии. Он почти не сомневался, что этот хруст сведет его с ума, если он слишком задержится.
– Джолейн, я заглянул вот почему – поговаривают, вам повезло в «Лотто»!
Джолейн Фортунс вытерла руки полотенцем. Она предложила мэру стакан лаймада, от которого тот отказался.
– Это ваше личное дело, – продолжил он. – И не нужно отвечать мне да или нет. Но если все правда, то никто не заслужил этого больше, чем вы…
– И почему же?
Джерри Уикс замешкался с ответом. Обычно он не нервничал в обществе хорошеньких женщин, но сегодня у Джолейн Фортунс была необычайно мощная аура – благоухающее великолепие, озорной огонек, от которого мэр чувствовал себя одновременно глупо и легкомысленно. Ему хотелось сбежать, пока она не завалила его на пол, завывая, как енотовая гончая.
– Я здесь потому, Джолейн, что я думаю о городе. Для Грейнджа было бы счастье, если это правда. Насчет вашего выигрыша.
– В плане известности, – сказала она.
– Именно! – воскликнул он с облегчением. – Такая долгожданная перемена после обычного…
– Дерьма для фанатиков?
Мэр вздрогнул.
– Ну, я не стал бы…
– Вроде пятна на дороге, или плачущей Девы, – продолжала Джолейн, – или фальшивых стигматов мистера Амадора.
Доминик Амадор был местным строителем, расставшимся со своей лицензией подрядчика после того, как стены церковно-приходской школы Святого Артура беспричинно обрушились во время летнего шквала. Приятели Амадора советовали ему переехать в округ Дейд, где бестолковым подрядчикам жилось безопаснее, но Доминик хотел остаться в Грейндже с женой и подружками. Поэтому однажды ночью он накачался «Блэк Джеком» и ксанаксом и (сверлом по дереву на три восьмых дюйма) просверлил идеальные дырки в обеих ладонях. Теперь Амадор был одной из звезд христианских паломнических туров в Грейндж, рекламируя себя как плотника («совсем как Иисус!») и усердно расковыривая раны на руках, дабы сохранить их подлинно свежими и кровоточащими. Ходили слухи, что скоро он просверлит себе и ноги.
– Знаете, я не берусь судить других, – сказал мэр.
– Но вы же религиозный человек, – ответила она. – Вы-то сами верите?
Джерри Уикс недоумевал, как беседа отклонилась так далеко от темы. Он произнес:
– Не важно, во что верю лично я. Но другие верят – я видел это в их глазах.
Джолейн бросила в рот конфетку «Сертс». Ей было жаль смущать мэра. Джерри неплохой парень, просто слабак. Тонкие светлые волосы уже седеют на висках. Дряблые розовые щеки, кордон прекрасных мелких зубов и бесхитростные редкие брови. Джерри вел страховой бизнес, унаследованный от матери, – по большей части домовладельцы и автомашины. Он был круглолицый и безобидный. С ним Джолейн старалась держать себя в рамках – как почти все в городе.
Джерри сказал:
– Полагаю, стоит отметить, что для Грейнджа было бы неплохо получить известность под новым углом.
– Пусть мир узнает, – согласилась Джолейн, – что здесь живут и нормальные ребята.
– Точно, – ответил мэр.
– А не только сдвинутые на Иисусе и мошенники.
Резкость причиняла Джерри Уиксу боль, схожую с желудочными спазмами.
– Джолейн, прошу вас!
– О, простите, что я такая циничная молодая леди. Не спрашивайте, как я стала такой.
Мэр уже сообразил, что Джолейн не собирается рассказывать, вправду ли выиграла в «Лотто». Ритмичное чавканье голодных водяных черепах стало почти невыносимым.
– Хотите черепашку? – спросила она. – Для Джерри-младшего?
Джерри Уикс вежливо отказался. Он пристально смотрел на переполненный аквариум и думал: кто бы тут говорил о сдвинутых.
Джолейн потянулась через кухонный стол и ткнула его под ребра:
– Эй, выше нос.
От ее прикосновения мэр покрылся гусиной кожей; он застенчиво улыбнулся и отвел взгляд. Перед ним предстала мимолетная непристойная фантазия: синие ногти Джолейн медленно царапают его бледные, покрытые шрамами от прыщей лопатки.
Она сказала дразнящим тоном:
– Вы пришли сюда, чтобы сказать мне что-то, Джерри. Так давайте уже это услышим, пока мы с вами оба не померли от старости.
– Да, хорошо. В город едет газетный репортер. Из «Реджистера». У него забронирована комната в мотеле – мне сказала миссис Хендрикс.
– На сегодня?
– По ее словам. В любом случае ему нужен выигравший в лотерею. Чтобы написать очерк, я так думаю.
– А, – произнесла Джолейн.
– Беспокоиться не о чем. – Будучи мэром, Джерри Уикс имел опыт обращения с прессой. – Они любят писать про обычных людей, которые добились успеха.
– В самом деле. – Джолейн поджала губы.
– Они это называют «человеческий интерес». – Мэр хотел уверить ее, что в интервью нет ничего страшного. Он надеялся, что, раз на кону имидж Грейнджа, она будет отзывчивой и дружелюбной.